Моника Блэк - Смерть в Берлине. От Веймарской республики до разделенной Германии

Несмотря на заявленное намерение Центрального похоронного ведомства сохранять благочестие и не держать трупы на виду, дела шли все хуже 463. В конце марта похоронные власти распорядились, чтобы тела не доставляли на кремацию в Баумшуленвег вплоть до 5 апреля, поскольку там дожидались ликвидации уже более пятисот трупов 464. Тела также стали скапливаться на многочисленных Leichensammelstellen во внутренних частях города, превышая возможности по их захоронению. Харбауэр назвал вывоз трупов из города на кладбище за его пределами «делом чести» ( Ehrensache ) 465, что еще раз продемонстрировало: обращение с мертвыми было как делом здравоохранения, так и делом принципа.

Но предпринятые городом чрезвычайные меры по захоронению нарушали не только социальные и моральные табу. Начиная с 6 марта 1945 г. представители Центрального похоронного ведомства начали убеждать смотрителей конфессиональных кладбищ придерживаться мер по рационализации погребения, «невзирая на [церковные] положения об обратном» 466. Некоторые священники восприняли это требование как серьезное нарушение. Представитель берлинского епископа ( bischöfliches Ordinariat ) специально просил, чтобы конфессиональная принадлежность покойного учитывалась при погребении на католических кладбищах 467, однако в конечном счете церкви были вынуждены открыть доступ на свои кладбища для любых необходимых захоронений 468. Хотя и протестантская, и католическая церкви согласились с этими мерами, они воспринимали их как «мощное наступление на церковные права» и надеялись, что впоследствии их отменят 469.

Итак, планы и постановления Центрального похоронного ведомства больше ничего не значили. 21 апреля 1945 г. в отдаленные северо-восточные районы Берлина вошла Красная армия. Интенсивные уличные бои превратили столицу в поле сражения, которое описывали, пожалуй, с излишне мелодраматическим уклоном как «вагнеровское». Берлин представлял собой «безлюдный городской ландшафт, море горящих и сожженных руин, тротуары, где когда-то были изысканные аллеи и модные магазины, а над всем этим – стаи бомбардировщиков, ливень свистящих снарядов и огненные траектории “сталинских орга´нов”» 470. На стенах висели таблички: «Берлин – крепость!» 471и «Темней всего перед рассветом» 472. Насилие и смерть достигли в городе крайней степени. Тысячи берлинцев кончали с собой, иногда целыми семьями 473. Стали появляться редкие белые флаги, развевающиеся из раскрытых окон, а с ними – жертвы линчевания, тела, висящие на фонарных столбах. На шее у них висели таблички, гласившие: «Я трус, не защитивший свою семью!»

К 26 апреля почти полмиллиона советских солдат продвигались к центру Берлина для финального штурма:

Орудия непреклонно продолжали работать, [вспахивая] улицы, раскурочивая площади и парки и нагромождая горы руин, когда здания рассыпа´лись на огромные плиты <���…> Улицы, усеянные мертвыми, были также наводнены горящими танками и разбитым транспортом; раненые, неспособные уползти, умирали, оставляя за собой кровавые следы. Женщины бежали из своих убежищ и подвалов, чтобы набрать воду, какую только могли найти в уличных колонках, но снаряды летели в них, отбрасывая тела к стенам и в дверные проемы; когда никто не рисковал выйти на улицу, мертвых помещали в шкафы или укладывали в коридорах 474.

То, что еще осталось от нормальных и привычных похоронных услуг, окончательно рассыпалось. Центральное похоронное ведомство, записи которого хранятся сегодня в Берлинском государственном архиве, прекратило работу. Судя по отрывочным свидетельствам и воспоминаниям того времени, муниципальные панихиды прекратились из-за слишком большого хаоса. Оставшись без действующей центральной власти, берлинцы взяли дело захоронения в свои руки. Порой они прятали трупы в своих квартирах или подъездах и ждали подходящей паузы в боевых действиях, чтобы рискнуть и похоронить их. Для этого нужно было найти место, где можно выкопать могилу – нелегкое дело в городе с многоквартирными домами. Часто они не могли довезти трупы до кладбища (см. Рис. 3.3). Не было у них, как правило, и гробов, а только газеты или старые простыни, в которые они заворачивали тела умерших. Кресты для обозначения могил приходилось делать из подручных материалов. И все же они воссоздавали привычные похоронные обряды, собирая соседей и произнося надгробные слова или другие хвалебные речи. Сколь бы импровизированными или временными ни были эти Notbegräbnisse , или «экстренные погребения» (как их стали тогда называть), забота многих берлинцев о привычных обычаях смерти показывает, что они испытывали чувство долга не только перед мертвыми, но и перед культурно необходимыми формами. Гюго Б. из Рихсдорфа описал экстренное погребение, в котором ему довелось участвовать, и его рассказ достоин того, чтобы привести длинную цитату:

Утром я отправился вместе с Г., Куртом М. и Б. на церковное кладбище на Берлинерштрассе. Рядом с могилой его тестя мы выкопали могилу для Л. Как и повсюду, здесь тоже была масса признаков разрушения. Кладбище было наполнено самыми разными транспортными средствами. Огромное число лошадей стояло на тропинках и между захоронениями; кругом лежали солома, сено и овес. Неподалеку от могилы, где мы работали своими лопатами, хрипел граммофон и русские солдаты с возбужденными лицами делили свою добычу. Над разрушенными стенами, поваленными надгробиями и сломанными деревьями приветливо светило и пригревало солнце. Это была картина, достойная кисти художника. В 3 часа были похороны. К маленькой повозке С. мы крепко привязали гроб, прикрепили к нему несколько цветков, толкнули тележку, и Л. отправился в свое последнее путешествие. В сопровождении довольно большой свиты скорбящих мы пошли мимо руин и воронок от гранат на Хобрехтштрассе, к кладбищу. Погребение прошло неплохо. Ни оратора, ни пастора, просто друг семьи сказал несколько слов. Когда все было сказано и сделано, мы поспешили зарыть могилу, потому что нам еще нужно было выкопать яму, чтобы похоронить старуху из соседнего дома. Б., Курт М. и я приступили к работе и едва успели кончить, когда прибыли люди с их скорбным грузом. Никогда не видел таких бедных похорон. В жалком решетчатом ящике без крышки лежала старая женщина, чье тело было накрыто мешком. Мы похоронили ее в полном молчании [ in aller stille ] 475.

Рис. 3.3. Две женщины везут гроб по улицам Берлина, 1945 г. В последние недели войны и еще некоторое время после ее окончания берлинцы были вынуждены сами хоронить своих близких, а часто и делать либо где-то добывать собственные гробы. С разрешения Verlag Willmuth Arenhövel .