Владимир Козлов - Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе

Крики неслись не только с импровизированной трибуны, но и из окружавшей ее толпы. Лукин, один из осужденных по муромскому делу, призывал: «Бить надо милицию, громить их», сопровождая все это пьяной матерной бранью. Когда же один из свидетелей обратился к Лукину со словами: «Что ты кричишь, к чему призываешь народ?», — то в ответ услышал: «А ты что, тоже имеешь красную книжечку (партийный билет члена КПСС. — В. К.), и тебя надо вместе с ними, гад» [476] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.17 . Столь же агрессивно реагировала толпа и на все другие призывы образумиться и успокоиться. Свидетелю Чекалову, например, за подобные слова кто-то из пьяных хулиганов до крови разбил лоб [477] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.46 .

Между 18.00 и 19.00 «активисты» из толпы ворвались в здание городского отдела милиции и аппарата уполномоченного КГБ. Мебель разбили (рубили топором), на улицу выбросили сейф с секретными «кэгэбешными» документами, часть милицейских бумаг была уничтожена. Загорелась милицейская машина. Несколько сотрудников милиции были избиты. С них пытались сорвать милицейскую форму, силой вытаскивали на улицу на «суд народа». Защищаясь, они стреляли в нападавших, один из которых был ранен. Толпа взломала кирпичную стену КПЗ и освободила часть заключенных. Значительное количество боевых патронов было похищено. Все это сопровождалось выкриками: бей гадов, фашистов, они не народ и т. п. После выстрелов и появления раненого раздраженные погромщики закричали о том, что «убивают народ». Они попытались втянуть в беспорядки столпившихся у здания зевак. Пожарным, приехавшим к месту событий, не давали работать, перекрывали рукава для подачи воды.

Большинство активных погромщиков появились на месте событий именно для того, чтобы участвовать в беспорядках, и имели, как уже говорилось выше, личные причины ненавидеть милицию. В то же время все они находились под растормаживающим воздействием алкоголя и в определенном смысле не только и не столько создавали своими выкриками и действиями специфическую атмосферу погрома, «тянули» его за собой, были его организаторами, но сколько несли в себе «инстинкт толпы», придававший спонтанным действиям видимость целенаправленности и логики. Некоторые впоследствии плохо помнили свои поступки. «Я не могу до сих пор понять, что меня толкнуло… « 1, - в этом высказывании одного из осужденных было, по всей вероятности, больше правды, чем лукавства.

Глубокое чувство обиды на власть, усугубленное действием алкоголя, превращалось в коллективный психоз, перекрывало сдерживающее воздействие страха перед наказанием. Праведность же поступка освящалась идеей возмездия за «невинно убиенного», что всегда придает погрому некий «высший смысл». Вряд ли кому либо из «активистов» приходило в голову, что, растворившись в анонимной обезличенности толпы, они совершают что-либо более серьезное, чем привычное для них лихое хулиганство. Как только мысль об этом доходила до их сознания, они «выключались» из погрома и исчезали с места событий.

Алексей Поликарпов, одним из первых ворвавшийся в помещение горотдела милиции, где «применял физическое насилие к работникам милиции, пытаясь силой вытащить их на улицу для расправы» 1, так описывал свое участие в беспорядках в жалобе Генеральному Прокурору СССР от 3 августа 1962 г.: «К зданию я подошел, было немного минут седьмого вечера. Я был выпивши, всему поверил, и глупо поступил, полез не в свое дело вслед за другими, вошел наверх и стал сотрудникам доказывать, как могли допустить до того шума. Наверху я услышал выстрелы, стреляли внизу в дежурном отделении, после выстрелов послышались крики: «Убийцы, за что стреляете в народ, убили еще одного». Я стал им говорить: «Что вы делаете, бьете людей», и назвал их гадами, «вы не достойны носить эту форму и оружие». Больше я в здании ничего не делал и вышел в дверь… Ударять я никого не ударял, и цель эту не держал в голове, причем напомню, за прожитую свою жизнь ни с кем не дрался… Проходя мимо окна, где сидели указники за мелкое хулиганство… я сказал им: «Ребята, выходите, здесь убивают». Но подумав: «Не мое дело», — вышел в ворота, которые были открыты, на Московскую улицу… меня увидела мать, сказала: «Здесь с детьми жена», — увидев меня, она подъехала ко мне, спросила меня: «Почему ты не в бане», я ей объяснил, как все получилось, и мы пошли домой, пройдя квартал, я пошел в баню, а она поехала с детьми домой, она была с коляской» 2.

Важную роль в нападении на милицию сыграл Константин Лукин, 31 года от роду. Детство его пришлось на годы войны. В юности, в возрасте 17 лет, он был осужден за кражу личной собственности. Никакого другого «компромата» следствие не обнаружило. Очевидно, после заключения Лукин, выражаясь языком тех лет, «твердо встал на путь исправления»: устроился на работу, женился, у него родились двое детей. Однако старая обида крепко сидела в памяти. 30 июля Лукин выпил и был возбужден пронесшими слухами об убийстве человека в милиции. Он кричал из толпы: «Бить надо милицию, громить их» 3.

1 ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.46

2 ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.150–150 об.

3 ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.17

Вооружившись топором, Константин рубил мебель, выбрасывал на улицу милицейское обмундирование и другие вещи, документы [478] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.19 .

Одним из организаторов погрома суд признал 23-летнего Валентина Романенкова. Он выделялся из прочих зачинщиков беспорядков более высоким образованием (незаконченное среднее), но походил на многих из них беспутным образом жизни. Был женат, но с женой не жил. Имел судимость за злостное хулиганство (апрель 1959 г.). Нигде не работал, органы милиции дважды «предупреждали» его о необходимости трудоустройства. По его собственным показаниям, за год до событий был задержан по подозрению в карманной краже и хотел уничтожить документы об этом малоприятном событии во время нападения на милицию. Романенков принял активное участие в освобождении заключенных из КПЗ — взломал дверь, ведущую к камерам предварительного заключения. Он кричал: «Гады, убьете одного или двух, но всех не перестреляете», требовал от милиционеров «выбросить белый флаг» и сдать оружие. Вслед за ним ворвались остальные. Романенко взломал ломом камеру № 4 и выпустил арестованных, среди которых был его знакомый [479] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.15 .

Среди бунтовщиков оказались две женщины — 38 и 30 лет от роду. Обе имели детей и растили их без мужей, обе были в прошлом судимы за малозначительные преступления и, вероятно, были убеждены, что их «засудили» несправедливо. Обе не сумели вынести бремя жизни и ожесточились в борьбе за существование. Государственный обвинитель охарактеризовал одну из них как «морально разложившуюся личность», а о другой в обвинительном заключении сказал, что она вела «себя непристойно, систематически пьянствовала, вела развратный образ жизни» [480] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91127. Л.58 . Действия этих несчастных опустившихся женщин в ходе погрома отличалась особенным озлоблением, сопровождались матерной руганью. Как и большинство погромщиков они были пьяны, швыряли камни в окна, кричали «бей милицию» и т. п. Обе внесли в атмосферу волнений истерические, кликушеские нотки, как бы вымещая на жертвах беспорядков свою личную обиду и боль.