Владимир Козлов - Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе

Попытки властей уговорить погромщиков закончились полной неудачей. Они были заблокированы активной работой социальнопсихологических механизмов, создавших полное отчуждение между двумя группами «актеров», жестко проведенной зачинщиками границей между «нами» и «ими». Не случайной некоторые «активисты» погрома, подобно сорокапятилетнему Петру Лукьянову (имел в прошлом две судимости — за кражу и за нанесение телесных повреждений) [556] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.40 , буквально вбивали в сознание толпы мысль о «гадах» и «фашистах», враждебных «народу».

Видя полную бессмысленность дальнейших уговоров и переговоров, представители власти вызвали на подмогу солдат. Но до спасительного прибытия военных жизнь участкового уполномоченного Зосима висела на волоске. Сами же уговоры и «дискуссии» разворачивались на фоне выстрелов, крови и жестокого насилия.

Толпа долго не могла добраться до своей жертвы — участкового уполномоченного Зосима, который из последних сил отбивался он нападавших хулиганов, угрожая им оружием. В какой-то момент погромщики почувствовали даже некоторую неуверенность. Но тут в события вмешался еще один новоявленный лидер — шофер Михаил Панькин (1924 года рождения, неоднократно арестовывался за мелкое хулиганство [557] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.39 ). В день волнений Панькин появился на базарной площади навеселе, как раз в тот момент, как представители властей уговаривали толпу разойтись. По свидетельствам очевидцев именно после его вмешательства в ход событий бунтовщики снова двинулась к машине [558] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.46 . По рассказу Лейзерзона, Зосим попросил Панькина о помощи. Михаил ответил: «Сейчас помогу». А сам заскочил в машину, схватил одной рукой Зосима за руку, а другой рукой за горло. Зосим упал. Когда Панькин попытался вырвать из рук милиционера пистолет, произошел выстрел [559] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.45 .

С захваченным пистолетом Михаил вылез из машины. На счастье, начальник милиции Овчинников тут же вырвал у него оружие. Сам Панькин впоследствии утверждал, что отдал пистолет добровольно, но большинство свидетелей этого не подтвердили. А выстрелов было в действительности два. Первым был легко ранен Панькин, а вторым — З.Соколов, забравшийся вслед за Панькиным в машину. Соколов в результате ранения умер в больнице не приходя в сознание.

Толпа окончательно озверела. Ей, наконец, удалось вытащить Зосима и Лейзерзона из машины. Назревал кровавый самосуд.

В этот момент на рынке появились солдаты. Они вместе с милиционерами сумели отбить Зосима у толпы, при этом многие хулиганы отчаянно сопротивлялись, а Юрий Чернышев ударил одного из милиционеров ногой в пах. Избитого Зосима перенесли в санитарную машину. Вывезти пострадавшего с места событий сразу не удалось. В дело снова вмешался Лисин. Он не только не давал «скорой помощи» уехать, но сумел забраться на нее, долбил костылем. Из машины вытащили медиков, а затем выбросили на землю Зосима [560] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.93 . Под призыв Лисина: «Топчи!», — истерзанного Зосима зверски избили. Бил и сам Лисин. Его лицо, одежда, ботинок были вымазаны кровью жертвы. Остановить это истерическое убийство не могли даже солдаты. (Они сумели спасти от избиения только Лейзерзона, который, судя по всему, оказался в другой «скорой помощи» вместе с Панькиным; тот не переставая ругался) [561] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.42 . Наконец, Лисин решил, что Зосим мертв. Он дал команду: «Ну, теперь хватит, уже готов» [562] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.93 .

Толпа расступилась. Она добилась своего. Через пять часов после начала конфликта погром был прекращен совместными усилиями милиции и военных [563] ГА РФ. Ф.Р-8131. Оп.31. Д.91265. Л.6 .

Результаты расследования дела о массовых беспорядках в Бийске, а точнее очередной открытый показательный суд, которые явно начали входить в моду в начале 1960-х гг., приходя на смену «полутайному» правосудию эпохи раннего Хрущева, были призваны продемонстрировать «отщепенство» и «звериный облик» врагов режима и произвести отрезвляющее впечатление на потенциальных бунтовщиков. В принципе, этот путь «воспитания народа» на «отрицательных примерах» очень скоро обнаружил свою неэффективность.

Специфика подавления беспорядков, волнений и бунтов в 40-е -50-е годы — немота властей, сопровождавшая обычно жестокую расправу. Никто не должен был знать о происшедших событиях, а попытки распространения слухов — жестоко пресекались. Учитывая масштабы страны — простое «замалчивание» событий было достаточно эффективным средством локализации конфликта. Информация просачивалась с трудом. И партийная верхушка всегда имела достаточны запас времени для «принятия мер». В большинстве случаев сигнал о конфликте просто не успевал дойти до заинтересованных конфликтных групп и предрасположенных к беспорядку районов. Население СССР могло противопоставить государственной машине контроля за информацией только слухи. В конце 50-х — начале 60-х гг. радиофикация страны сделала доступным и другой источник информации — западные радиостанции, вещавшие на Советский Союз. Но и они могли пользоваться только слухами. Даже если бы западные «голоса» попытались обострить ситуацию, нажимая на педаль «народного восстания», — эффективная система глушения передач, также как и слабая их доступность — прежде всего для тех, кто был готов к конфликтам, неизбежно отрезали бы сообщения о «вдохновляющих примерах» от тех, кто этими примерами мог и хотел воспользоваться. К тому времени, когда доступность приема западных радиостанций существенно выросла — изменилась социальная и политическая ситуация в стране — возник «симбиоз» населения и власти, а предрасположенность к конфликтам дошла до предельно низкой отметки.

Новая хрущевская практика публичных процессов над участниками беспорядках в какой-то мере могла вдохновляться новой пропагандистской и контрпропагандистской ситуацией в стране, а также слабыми надеждами на «воспитательный» и устрашающий эффект подобных процессов. Но эта палка была о двух концах. Знание, что ты не одинок в своей ненависти к власти могло подействовать на множество обиженных как социальный допинг, а не политический транквилизатор. Открытые судебные процессы не только лишний раз доказывали законопослушным гражданам, что с властями лучше не связываться — эта многочисленная категория людей и не собиралась заниматься с режимом перетягиванием каната, но и внушали потенциальной оппозиции мысль о возможности более существенной социальной поддержки, чем это казалось на первый взгляд. Гласность и открытость в принципе были противопоказаны режиму, который в этом случае не имел никаких идеологических козырей, кроме фальшивого «всенародного возмущения» номенклатурных «рабочих-передовиков». По законам социальной психологии открытые судебные процессы над участниками беспорядков могли придать действиям бунтовщиков и погромщиков более серьезный политический смысл, чем тот, который они на самом деле имели.