Игорь Дмитриев - Упрямый Галилей

И далее Гвиччардини отмечает еще одно важное обстоятельство:

Галилей действует только в своих собственных интересах и готов подвергнуть опасности не только себя, но и всех тех, кто идет навстречу его желаниям и позволяет ему убедить себя 516.

Такой поворот темы в письме Гвиччардини не случаен. Во-первых , Галилей действительно активно искал союзников и вовлекал в орбиту своих целей и желаний множество людей. В биографиях ученого эти действия описываются, как правило, малозначащими фразами, начинающимися со слов: «Галилей отстаивал…», «Галилей высказывал…», «Галилей убеждал…» и т.п. Тогда как в действительности Галилей хватал каждого, кто, как ему казалось, был готов его слушать, и начинал долго и нудно говорить о своем, наболевшем, по поводу устройства мироздания. Наблюдательный Гвиччардини так и написал об этом во Флоренцию:

…Он [Галилей] темпераментный человек, одержимый и страстный, так что окружающим совершенно невозможно от него отделаться ( egli è vehemente, ci è fisso et appassionato, si che è impossibile che chi l’ha intorno scampi dalle sue mani ) 517.

Правильно говорили древние китайцы: великий человек – народное бедствие. Во-вторых , в сложившейся ситуации он не спешил покинуть Рим и воспользовался тем, что за несколько дней до принятия декрета ни о чем не подозревавший великий герцог Козимо II попросил его встретить приезжающего в Рим кардинала Карло де,Медичи (брата Козимо), сопровождать его при посещении папы и на званых обедах для поддержания беседы, в чем Галилей был большой искусник. Разумеется, ученый не мог не воспользоваться случаем, поскольку его появление среди римской знати вместе с кардиналом показало бы всем, что и великий герцог, и церковные власти относятся к нему с прежним расположением. Гвиччардини же, со своей стороны, понимал, что присутствие Галилея в окружении кардинала де Медичи может навредить последнему, ибо Галилей «всех, кто попадает в его руки, тотчас же атакует, вмешивая их в свои личные дела», а с такими вещами шутить нельзя, поскольку Галилея воспринимают не как частное лицо, но как официального представителя тосканского двора. Но пока шла переписка, время было упущено, и 30 апреля 1616 года госсекретарю великого герцога оставалось только предупредить Галилея:

…Когда Вы оказываетесь за одним столом с его высокопреосвященством синьором кардиналом, весьма вероятно, что за тем же столом сидят и другие высокообразованные люди ( ancora altre persone dotte ), а потому Вашей милости следует воздержаться от дебатов по вопросам, которые вызвали преследования со стороны монахов 518.

Кроме того, Галилей в ожидании кардинала не сидел сложа руки, но, как выразились его биографы, « pulled strings » 519, в результате чего в пятницу 11 марта 1616 года он был милостиво принят папой, и их совместная прогулка продолжалась около 45 минут, о чем Галилео с гордостью доложил во Флоренцию на следующий же день. Судя по этому отчету, ученый выстроил беседу с его святейшеством тонко и продуманно. Он начал с того, что передал Павлу V приветствие от великого герцога, затем рассказал о причине своего прибытия в Рим, подчеркнув, что отказался от какого-либо покровительства герцога в вопросах, относящихся к вере и благочестию (папа, разумеется, тут же одобрил его чистосердечие), и только затем перешел к жалобам на происки его противников, уверяя, что сам он во всей этой истории чист и ни в чем не повинен.

Видя ангельское смирение своего собеседника, Павел V поспешил его утешить, сказав, что Галилей «может жить со спокойной душой», так как его «воззрения вполне разделяются и им самим, и всей Конгрегацией, которая не обращает внимания ни на какие клеветнические измышления», и пока он, Павел V, жив, Галилею не о чем волноваться и он всегда будет получать поддержку со стороны верховного понтифика 520. Кстати, не свидетельствует ли эта любезность последнего, даже если не забывать, что в его словах присутствовала изрядная доля лицемерия, о том, что поступок комиссара Сегицци, давшего 26 февраля 1616 года Галилею строгое предписание, рассматривался папой по меньшей мере как неуместный (если, конечно, Беллармино или кто-то другой вообще доложили Святейшему об инициативе комиссара)?

Но как бы то ни было, папа перед Галилеем (а Галилей перед тосканским двором) сделал вид, что ничего особенного не случилось (да он и в самом деле легко отделался, ведь будь его письмо Кристине Лотарингской опубликовано, оно вместе с « Lettera » Фоскарини наверняка попало бы в Индекс, что заметно подорвало бы репутацию тосканского математика). Однако как выразился каноник Антонио Кверенго в письме кардиналу А. д’Эсте от 5 марта 1616 года, «размышления синьора Галилея растворились в алхимическом дыму, когда Священная канцелярия объявила о том, что разделять его мнение – значит открыто отступать от нерушимых догматов церкви. Итак, мы, наконец, снова на твердой [неподвижной] Земле, целые и невредимые, и нам нет нужды летать с ней, подобно насекомым, карабкающимся по поверхности воздушного шара» 521. Поэтому беседа с папой вряд ли могла удовлетворить Галилея, и он решает остаться в Риме еще на некоторое время, чтобы и далее поддерживать свою репутацию и противостоять разного рода слухам и измышлениям, которые после выхода декрета ходили на его счет по всей Италии. Действительно, утверждали, будто его вызывали на допрос в инквизицию и обвиняли там в ереси, будто Беллармино применил к нему строгие меры и будто в застенках Sant’Uffizio Romano ученого вынудили отречься от теории Коперника и т.д. Эти слухи дошли до друзей Галилея в Пизе и в Венеции, и они поспешили сказать ему слова утешения и поддержки 522.

Тосканский двор был сильно обеспокоен событиями конца февраля – начала марта, и потому там настаивали на скорейшем возвращении Галилея.

С огромным удовлетворением, – писал Пиккена Галилею 20 марта 1616 года, – узнали их светлости о милостивой аудиенции, которую Вы получили у его святейшества; и так как им кажется, что Вы восстановили во всех отношениях свою репутацию, то Они поручили мне убедить Вас в том, чтобы Вы успокоились, не занимались бы более этим делом и вернулись как можно скорее. Вы знаете, что их светлости Вас любят и говорят это Вам для Вашего же блага и спокойствия 523.

Все хотели спокойствия, для чего требовалось прежде всего успокоить Галилея. Но тот успокаиваться не желал и в ответ на письмо госсекретаря со свойственной ему поистине казуистической изобретательностью в поисках нужных аргументов ответил, что указание их светлости на необходимость скорейшего возвращения еще не означает отмены ранее данного позволения остаться в Риме до прибытия туда кардинала де,Медичи. Вот ежели такое прямое указание будет дано, то он немедленно покинет Рим. И еще одна просьба, которой Галилей обеспокоить покладистого Пиккену, – хотелось бы вернуться во Флоренцию в тех же носилочках великого герцога, в которых он оттуда отбыл, а то пойдут, знаете ли, опять всякие разговоры, будто ученый впал в немилость тосканского правителя и т.п.