Рустем Юнусов - То ли свет, то ли тьма

А в это время член ГЭК, профессор-окулист, дряхлеющая, преклонного возраста женщина, словно курочка, не знающая, где снести яичко, не находила себе места. Она каким-то образом была заинтересована в студентке и, с трудом передвигаясь, обходила профессоров.

– Вы знаете, – со скорбным выражением лица, словно речь шла о покойнике, закатывая глаза, говорила она. – Студентка-то бог с ней. Ее не жалко, жалко родителей.

– Родителей? А кто у нее родители? – интересовались профессора.

– Бывшие учителя, можно сказать наши коллеги. Сейчас на пенсии, едва сводят концы с концами, живут впроголодь, к тому же неизлечимо больные. Если их единственная дочка получит двойку, то они это не перенесут. Ну как тут не войти в их положение.

Профессора с нею соглашались, но при этом думали: «У нас все блатные студентки перед экзаменами то на сносях, а их родители то тяжелобольные, то нищие, то погорельцы».

– Уважаемые коллеги, – чувствуя, что заместитель декана ждет от него поддержки, вновь взял слово профессор-хирург. – Раз заместитель декана, а он все знает, говорит, что мы нарушили положение о госэкзамене, то так оно и есть. Надо же верить и доверять друг другу. Давайте не будем затягивать обсуждение. Сколько можно говорить об одной и той же студентке! Предлагаю членам ГЭК проголосовать и продолжить обсуждение оценок других студентов, – закончив говорить, профессор-хирург показал глазами заместителю декана на председателя.

Председатель почувствовал, как заместитель декана на этот раз рукою подтолкнул под столом его в мягкую часть тела, и сказал:

– Уважаемые коллеги, раз мы нарушили положение о госэкзамене, то нам следует проголосовать на этот раз только с участием профессоров, которые являются членами ГЭК и решить, какую оценку поставить студентке Хабибуллиной.

– Ну вот, хорошо, что в этом вопросе мы пришли к верному решению. Раз председатель об этом говорит, то не должно быть иных мнений, – сказал заместитель декана.

Он вдруг почувствовал, как жилка у левого виска, которая на время успокоилась, вдруг вновь все сильнее и сильнее стала посылать во все стороны кольца тугой отчаянной боли, и подумал: «Сейчас декан, который взял за правило не приходить на госэкзамены, сидит у себя на кафедре в кабинете и пьет с рассыпчатым печеньем чай, а может быть, даже по погоде укатил на дачу, а я… Нужно сразу же после экзамена подняться в терапию, натыкать от давления уколов, а то не дай бог получишь на этой работе на высоте гипертонического криза геморрагический инсульт! И никто, как помрешь, о тебе не вспомнит добрым словом».

Отбрасывая навязчивые мысли, заместитель декана тряхнул головой и громко, уверенно, превозмогая боль, провозгласил:

– Уважаемые коллеги, ставлю повторно вопрос на голосование. В голосовании, как мы договорились, экзаменаторы участие не принимают. Решение выносят только члены ГЭК.

Заместитель декана сделал паузу и пробежал по лицам преподавателей. Он уловил на многих лицах экзаменаторов легкую ироническую улыбку, на лицах же членов ГЭК, кто решил голосовать за тройку, была маска.

– Кто за то, чтобы студентке Хабибуллиной поставить итоговую оценку удовлетворительно, прошу поднять руки.

Многие профессора и на этот раз, стесняясь своего решения, неуверенно подняли руки только на уровне груди. Только профессор-окулист высоко подняла правую руку, придерживая ее за локоть левой рукой.

У большинства профессоров, поднявших руки, было желание услужить начальству, а принципов – никаких. Их объединяла общая тайная мысль, которую они друг другу не высказывали, не только потому, что хотели скрыть ее, но и потому, что подобные мысли гораздо лучше передаются молчанием.

– Не понимаю, что их толкает прилюдно поднимать руки, – сказал акушер-гинеколог, обращаясь к хирургу и ко мне.

– С одной стороны, заведующие кафедрами, члены ГЭК, в большей степени зависят от администрации, а с другой стороны – в конечном итоге у нас все вертится ради корысти на одном веретене, – сказал хирург, а акушер-гинеколог добавил:

– Кто-то из знаменитых, не помню только кто, недавно по телеку сказал: «Все человеческое слетело с людей, как чешуя с протухшей рыбы».

Я же про акушера-гинеколога подумал: «Тебе не удержаться в кресле заведующего кафедрой, у тебя нет чинопочитания, у тебя свобода мыслей». Впоследствии так оно и вышло. Ректор его от заведования кафедрой освободил. Его место заняла ничем не примечательная, не имеющая своего мнения личность. Поговоришь с таким человеком две минуты, и становится скучно.

Секретарь стал обходить профессоров, поднявших руки.

– Раз, два, три, – громко считал он, дошел до председателя и остановился, поскольку тот говорил в это время с, подошедшей к нему, ассистенткой.

– Вы «за»? – спросил его секретарь.

Председатель был в сомнениях, следует ли ему поднять руку за тройку, но, увидев, что большинство членов ГЭК голосуют «за», он тоже поднял руку.

– Восемь, девять, десять, – секретарь в очередной раз пробежал глазами по лицам профессоров, – кажется, никого не опустил.

«Наша, слава те господи, взяла», – подумал заместитель декана. Он, чтобы никто не видел выражения его потного лица, отвернулся и стал утирать его платочком.

– Итак: за то, чтобы студентке Хабибуллиной поставить итоговую оценку удовлетворительно, проголосовало десять членов ГЭК. А теперь прошу поднять руку тех, кто за то, чтобы поставить студентке Хабибуллиной оценку неудовлетворительно, – сказал заместитель декана, взглянул на профессора-хирурга и взглядом его, чуть заметно поведя бровью, поблагодарил.

Профессора, не стесняясь своего выбора, высоко подняли руки, но даже без подсчета голосов было видно, что их меньшинство.

– Вот мы и увидели, что собой представляют наши профессора. Не мытьем, так катаньем! – ни к кому не обращаясь, сказала вполголоса Вера Семеновна, а у сидящего рядом с ней хирурга в это время вертелись на языке непечатные слова.

– Ставка, надо полагать, высока, – заметил сидевший рядом с нами хирург-проктолог.

– Не зря Карл Маркс писал – я уж не помню дословно, – сказал акушер-гинеколог, – что для того, чтобы получить триста процентов прибыли, капиталист и любовницу продаст, и жену заложит. А Ленин говорил более образно: капиталист, чтобы получить прибыль, продаст вам веревку, на которой вы должны его повесить.

Мне же в это время вспомнились студенческие годы. На шестом курсе я посещал драматический кружок при клубе Маяковского. Художественным руководителем кружка был тогда артист еще из тех. Он закончил студию МХАТ, знал Станиславского, Книппер-Чехову, Москвина, Качалова и других артистов Художественного. Ему уж был восьмой десяток лет. Как-то после репетиции, зная, что я студент медицинского, он попросил меня его посмотреть. Судя по анамнезу, у него была типичная стенокардия. «Я поговорю с нашим профессором, и он вас примет», – сказал я ему. «Я к профессору лечиться не пойду, лечи ты меня, – сказал он мне, помолчал и добавил: – Профессор светит, но не греет». «Как же так!» – тогда думал я, теперь же мне слова артиста были понятны.