Нильс Кристи - По ту сторону одиночества. Сообщества необычных людей

Наряду с семинарами для тех, чье духовное развитие затруднено, я довольно часто читал доклады для смешанной аудитории. Так, примерно семестр мои лекции в университете посещали как мои «нормальные» студенты, так и труппа из Видаросена. Как-то шла речь о принципах вынесения судебного приговора. Очень скоро некоторые студенты стали отвлекаться. Может быть, они нашли лекцию скучной, а товарищей – недостойными. Другие же, напротив, выдержали и в конце лекции поблагодарили. Они утверждали, что больше, чем когда-либо, узнали по данной теме и особенно оценили то, что я так много времени уделил сущности проблемы. Мне же все представлялось в ином свете. Лишь в конце я собрался с духом, чтобы достаточно сосредоточиться на главном.

Вероятно, я не единственный лектор, который впадает в панику, думая, что все, что он говорит, общеизвестно. Там позади, в другом конце аудитории, сидит студент, которого я считаю светлой головой. А там – еще один, который два семестра назад уже присутствовал на этой лекции; вероятно, оба знают материал вдоль и поперек. И вместо того, чтобы объяснять, делаю краткие заявления. Вместо аргументов студенты получают заголовки и определения. Если слушательская аудитория состоит из разных людей, легче не впасть в панику. Старания все подробно объяснить, может быть, окажутся и безрезультатными, но попытка состоялась.

Другой момент – способность восхищаться. Если моими слушателями оказываются жители кэмпхилла возникает дружеская атмосфера открытости, восприимчивости и воодушевления. Кто-то, может быть, засмеется в тех местах, где не ожидаешь. Другие производят странные ритмические движения головой, третьи нарушают обычное торжественное молчание, издавая какие-то звуки. Но в целом, среди слушателей царит заразительная веселость. Для некоторых – просто радость быть здесь, принадлежать к большому сообществу и разделять всеобщее воодушевление. Другие, может быть, рады какой-то шутке в лекции и жадно ждут следующей, а прочие, возможно, находят удовольствие в умственном напряжении, в стремлении следить за мыслью, и радуются полученным сведениям. Комната излучает тепло, воздух напоен благотворными вибрациями – хороший климат для учебы.

Когда я говорю с жителями поселений, у меня иногда возникает то же ощущение, что и в 1968 году, когда я читал доклад в Беркли. Я чувствую то же любопытство, ту же радость – чувства, обращенные не внутрь, а щедро разделенные с другими, со всеобщим и очень возбуждающим воодушевлением.

Я вспоминаю, как профессор Лазарсфельд [5]во время одного из посещений Осло рассказал недоверчивым норвежским преподавателям университета о способности американских студентов воодушевляться. Один из них однажды похлопал его по плечу, воскликнув: «Чертовски хорошая лекция, господин профессор!» Такие реакции у нормальных норвежских студентов очень редки, у не очень нормальных, наоборот, встречаются.

Но действительно ли жители деревень понимают, о чем говорится в лекциях? Не является ли их присутствие только данью вежливости, своего рода алиби, чтобы так называемые нормальные студенты испытали радость от своей учебы, полагая, что они делают для сельчан что-то хорошее? Не притворяются ли они, не сидят ли только для того, чтобы заполнить аудиторию, и слушают слова или звуки, которые не имеют для них никакого значения?

Не могу сказать это с определенностью. Но я знаю из моего собственного горького опыта, что жители поселений очень критичные слушатели. В качестве лектора я терпел в деревнях ощутимые поражения. Я читал лекции, которые не встречали никакого интереса и не вызывали у слушателей никакой реакции – несмотря на вежливость. Есть две совершенно противоположных причины этих поражений. С одной стороны, я запутывался в академических мелочах, потому что соблюдал две традиции: много времени тратил на объяснение того, что, я, собственно, хотел сказать, и упоминал всех, кто когда-либо соприкасался с данной темой. Из-за этого пропадал содержательный аспект. Так как я боялся наскучить своим слушателям, я просто опускал сложные вещи или облекал их в форму анекдотов, которые оставались анекдотами, а не способствовали наглядному объяснению основных пунктов доклада. Но когда я отваживался говорить по существу обсуждаемой проблемы, оставаться серьезным и представлять логическую аргументацию, насколько возможно, с помощью небольших конкретных историй или аллегорий, я выходил победителем. Могут помочь также художественные иллюстрации.

Но все это имеет еще более глубокий смысл. Откуда мы, собственно говоря, знаем, как достичь взаимопонимания? Благодаря понятиям, благодаря артикуляции звуков, благодаря атмосфере, возникающей в помещении, благодаря столкновению вибраций, вызываемых очень живыми людьми? Когда я писал эти слова, я получил от одной приятельницы приглашение посетить выставку ее картин. В нем она цитировала шведского лирика, художественного и литературного критика Гуннара Экелёфа [1957]:

«Я верю не в воздействие, но в отождествление. Чувствуешь в себе «иностранный легион», скопище тайных защитных сил. Конечно, в искусстве есть традиции, связанные с таким излишним вопросом, как, например, вопрос о возникновении искусства и тому подобное. Но истинна лишь одна традиция, а именно, внутренняя… о которой не скажешь лучше, чем то, что это речь, связующая души».

Люди, являющиеся не такими, как все, представляют собой своего рода живую загадку. Нам ее не разгадать. Так называемые аутичные дети во многих отношениях явно загадочны. Что в них происходит? Почему они не говорят, почему не объяснятся? Например, Эва. Раньше ей ставили диагноз глубоко отсталой. Тут и ее робкая улыбка в отдельные моменты, тактика, с которой она защищает свой любимый стул в гостиной, и ее недвусмысленные сигналы, когда ее ущемляют в правах.

Для лучшего общения с необычными людьми, есть пожалуй, две основные перспективы. Либо считать данных людей ущербными; это значит, что их аппарат восприятия дефективен и поэтому общение с ними может осуществляться только на весьма примитивном уровне понимания. Или же они действительно другие, другой род людей и поэтому приспособлены для иного рода общения. Никогда не будет научных доказательств, которые могли бы нам помочь при решении этих вопросов. Мы, таким образом, должны найти другие критерии, чтобы решить, какую предпосылку положить в основу. Важный критерий можно вывести из обычных норм поведения при общении в сомнительных случаях: при сомнении выбирай то, что более выгодно для слабой стороны. Сомнение решай в пользу обвиняемого. При сомнении не считай, что у других нарушена способность к общению.