Илья Ветров - Перевал Бечо

Отворилась дверь. В кабинет вошли начальник комбината Чирков, в военной форме, главный инженер комбината Сендерович в потертой кожаной куртке, и лысоватый маркшейдер в мягких, смазанных жиром сапогах.

Представив Одноблюдова начальнику комбината, парторг сразу заговорил о рудниках:

— Думаю, альпинисты кое-что знают о добываемой там руде?

— Немного приходилось слышать, — кивнул Одноблюдов. Много путешествуя по Кавказу, совершая восхождения на горные вершины, он знал, что в незапамятные времена местные охотники, кабардинцы и сваны, пробираясь узкими тропами за турами, находили куски горного хрусталя, каменного угля, золота, железные и медные руды, а балкарцы с верховьев Баксана заметили в складках одной из вершин странный тусклый блеск и назвали ее Кургашилли — Свинцовая гора…

— На Свинцовой горе — наши рудники, — продолжал парторг. — Там добываются редкие металлы. Несколько граммов — и сталь становится необычайно прочной и тугоплавкой. Думаю, вам понятно, товарищ Одноблюдов, что без нее нет самолетов, пушек, танков, газовых турбин и других сложных машин…

— Петр Диомидович, — удивленно пожимал плечами Одноблюдов, — не пойму только, к чему такое пространное предисловие. Скажите прямо, что же вы от нас хотите?!

— От вас… — Чепарин пристально взглянул на смуглое от загара лицо альпиниста, хотел что-то сказать, но тут зазвенел телефон. Придвинув к себе аппарат, он поднял трубку:

— Да! Чепарин слушает.

Разговор затягивался, от нервного напряжения лицо парторга покрылось испариной.

— Говорите, немцы прорвали фронт?!

В трубке затрещало, и парторг снова услышал голос полковника Купарадзе, командовавшего войсками на Баксанском направлении.

— Рассчитывать на свои силы… — голос наконец прорвался сквозь треск и завывания и зазвучал так громко, что не было никакой необходимости прижимать трубку к самому уху.

— Я вас понял, товарищ полковник. Быть начеку… Ориентироваться по обстановке…

— Гунделен, Гунделен!

Но штаб дивизии безмолвствовал.

Стараясь скрыть волнение, Чепарин не спеша вставил в обкуренный мундштук папиросу и закурил. В кабинет заходили все новые и новые люди, шумно здоровались и тут же садились за стол.

— Невероятно… — положив дымящуюся папиросу на круглую хрустальную пепельницу, нарушил молчание парторг. — Механизированные части Клейста захватили Пятигорск, Георгиевск, Ессентуки, форсировали мелководную Малку и завязали бои под Баксаном. Это на земле. С воздуха гитлеровцы бомбят Нальчик и ближайшие от нас населенные пункты…

— Это с юго-востока, — воспользовавшись паузой, заговорил Одноблюдов, — а с северо-запада фашистские егеря из горноальпийской дивизии «Эдельвейс», говорят, прорвались к Учкулану и двигаются на Эльбрус.

— Как видим, товарищи, — продолжал Чепарин, — обстановка неутешительная: фашисты рвутся к перевалам Центрального Кавказа. Они уже нарушили связь с нашими частями, действующими в Кабарде и Сванетии, перекрыли дороги на Нальчик, отрезали пути на Карачай.

— Выходит, под угрозой Тырныауз и наш комбинат? — неожиданно спросил маркшейдер.

— А ты как думал, — ответил за парторга начальник комбината. — Фашистам позарез нужна бакинская нефть, наши металлы.

Чирков нервно приподнялся с места и подошел к окну, где еще несколько минут назад стоял и дымил папиросой парторг комбината. Он стоял, сложив руки, и с грустью смотрел в окно.

Что он там видел? Вздыбленную в синеву неба гору, которую балкарцы называет Кургашилли? А может, думал о людях, которые проложили в этой скале глубокие шахты, длинные штреки, где снуют электропоезда с рудой…

— Неужели все достанется проклятым фашистам?

К начальнику комбината подошел парторг. И, как бы отвечая грустным мыслям Чиркова, сказал:

— Не бывать этому. Будем все, буквально все взрывать… Шахты, флотационные машины, мосты, «канатку». Что касается концентратов, то попробуем переправить их через Былым в Чегемское ущелье, а если не удастся, то уложим, как мы с тобой договорились, в матерчатые мешочки и с помощью альпинистов перебросим через перевал.

— Это с концентратами, Петр Диомидович, а как с семьями рабочих — детьми, женщинами?.. — тревожился тот же лысоватый маркшейдер.

— Эвакуировать будем, — сказал Чирков тихо и отчетливо.

— А куда? Вы подумали? — И, видимо сообразив, что задал нелепый вопрос, маркшейдер покраснел и до конца разговора не проронил ни слова.

— В Закавказье. Кажется, об этом я уже говорил, товарищ инженер, — в тон ему ответил парторг. — Для этого, собственно, и пригласили сюда альпинистов, знатоков гор.

Сразу стало тихо. Даже слышно было, как у запыленного светильника монотонно жужжала муха.

Немного помолчав, Чепарин вдруг резко повернулся в ту сторону, где сидел вызванный в Тырныауз начальник горноспасательной:

— Теперь вы понимаете, что я от вас хочу…

Поднялся Одноблюдов, чуть сутулый, в поношенной штормовке, из-под которой выбивался свитер.

— Есть один путь — через перевалы Центрального Кавказа! Через Бечо или Донгуз-Орун.

Теперь говорил Юрий Васильевич. Он рассказывал руководителям комбината о том, что представляют собой перевалы, какие препятствия ждут их там: каменные осыпи, быстрые реки, крутые снежники, ледниковые трещины.

— Эти препятствия непреодолимы? — спросил парторг.

— Почему же, Петр Диомидович. Летней порой, в довоенные годы, альпинисты и туристы перебирались через перевалы на юг, к Черному морю.

— Так то альпинисты и туристы! Им под силу и более трудные маршруты, — сказал главный инженер комбината. — А как быть с нашими людьми?

«Действительно, как быть с людьми неподготовленными? — думал про себя и Одноблюдов. — Что посоветовать, скажем, немощной старухе, шахтеру с больным сердцем или ребенку? Направить к врачу, комиссовать по здоровью, оставить у фашистов?..»

Люди одновременно заговорили, заспорили.

— Никого оставлять не будем, — выждав, пока улягутся страсти, тоном, не допускающим возражений, подвел итоги начальник комбината. Потом, взяв со стола карандаш, повернулся к Одноблюдову и спросил: — А как у тебя со снаряжением?

— Неважно, товарищ Чирков.

Начальник комбината нахмурил брови, и острый кончик карандаша застучал по столу.

— Куда же ты его девал?

— Передал горнострелковым частям Красной Армии.

— Даже из «бэу» ничего не осталось?

— Думаю, товарищ Чирков, кое-что наскребем, — заверил Одноблюдов, — две-три веревки «сороковки», семь пар некованых ботинок и с десяток ледорубов без темляков.

— А что в «Рот фронте», у товарища Сидоренко?

— Кроме полусотни кошек без колец да дюжины изодранных палаток-полудаток, тоже ничего нет.