Алексей Ракитин - Перевал Дятлова: загадка гибели свердловских туристов в феврале 1959 года и атомный шпионаж на советском Урале

Подводя итог сказанному, хочется отметить: мы не можем с абсолютной уверенностью утверждать, что Александр был прочно связан с Комитетом, однако высокая вероятность таковой связи проглядывает в необычных обстоятельствах его жизни.

Таким образом, в составе погибшей группы мы видим по крайней мере двух человек, чьи биографии позволяют предполагать существование прочных связей каждого из них с Комитетом госбезопасности. Это Золотарев, отлично подходящий на роль руководителя агентурной сети (резидента), и Колеватов, который мог быть участником этой сети с момента своего перевода из Москвы в Свердловск. В этой связи возникает обоснованный вопрос: какова же роль Георгия Кривонищенко и Рустема Слободина в операции «контролируемой поставки» и знали ли они вообще о происходившем?

Думается, Кривонищенко отводилась роль весьма важная, даже более важная, чем Золотареву и Колеватову. Сейчас, когда опубликовано довольно много материалов о забросках НАТОвских шпионов в СССР, можно составить довольно полное представление о том, как наши противники страховали себя от противодействия советской контрразведки. Американцы придавали огромное значение всевозможным неожиданным проверкам как своих агентов, так и источников информации. Так, например, в течение трех часов с момента высадки агент должен был выйти на связь с условным сигналом, сообщающим о благополучном десантировании. Это требование появилось на основании разведывательного опыта: если агент не выходит на связь в первые часы, значит, ему не до того — он либо отрывается от погони, либо уже схвачен. За три часа схваченного агента перевербовать невозможно, поэтому он, будучи задержан сразу по приземлении, скорее всего, подаст сигнал «работы под контролем». Надо сказать, что об этом приеме (сеанс связи в течение трех часов с момента десантирования) советское МГБ-КГБ прекрасно знало, поэтому парашютистов старались задерживать не в районе высадки, а на значительном удалении от него и спустя, как правило, несколько суток. Делалось это для того, чтобы заброшенный агент передал в разведцентр сигнал о благополучном прибытии и приступил к выполнению задания.

Но разного рода уловок, призванных выявить факт разоблачения агента, в арсенале НАТОвских разведок имелось множество, счет шел на многие десятки. Например, иногда во время сеанса связи агенту приказывали сообщить некоторые детали, связанные с вещами, которыми тот располагал. Это могла быть маркировка определенного патрона в магазине его пистолета или количество звеньев браслета часов. На ответ отводилось минимальное время, считанные минуты, обычно 5—10, не больше. Логика проверяющих была понятна — агент в случае его ареста КГБ лишится своего оружия и часов, а потому не сможет быстро дать правильный ответ. Известен случай, когда во время сеанса связи от агента потребовали проверить имевшиеся в его распоряжения облигации внутренних займов и назвать номер одной из них — 200-рублевой облигации с надорванным правым углом. Ответ надлежало дать в течение 10 мин. Расчет, на котором строилась эта проверка, также был довольно прост — при аресте агента его деньги и облигации изымались и во время сеанса радиосвязи он просто не имел их под рукою. Кстати, в случае с 200-рублевой облигацией проверка достигла цели — сотрудники КГБ сдали облигации в финчасть, и подсказать правильный номер работавшему под их контролем агенту не смогли (это случилось в 1954 г., и с той поры в спецслужбах СССР и России принято в обязательном порядке все изымаемые деньги и ценные бумаги фотографировать. До этого же их приходовали по списку номеров).

Зная о том, что проверки агентов проводятся американцами постоянно, инициаторы «контролируемой поставки» со стороны КГБ, разумеется, допускали возможность того, что при встрече в тайге последует проверка. Какого рода могла быть такая проверка, никто заранее сказать не мог, но именно поэтому ее приходилось особенно опасаться. Если по условиям операции «поставка» должна была происходить из Челябинска-40, то человек, знающий обстановку в этом городе, становился просто необходим. Ни Золотарев, ни Колеватов на эту роль не годились. Даже если бы Комитет устроил им командировку на объект и соответствующий инструктаж, все равно очень многие нюансы остались бы «за кадром». Степень осведомленности противной стороны была неизвестна, а потому приходилось ожидать самых неожиданных и коварных контрольных вопросов, вплоть до имени-отчества того или иного руководителя или уточнения технических деталей. Американские разведчики вполне могли осведомиться о количестве окон или этажей в том или ином здании, и постороннему человеку в этом случае было бы очень трудно не попасть впросак. Кривонищенко же, работавший в Челябинске-40 не один год, был готов к такого рода вопросам просто в силу своей производственной осведомленности, и никакой спешно обученный оперативник не мог пройти возможную проверку лучше него. Поэтому Георгий, как кажется, в данной комбинации был просто необходим. Следует принять во внимание и его внешнее соответствие требуемому типажу безобидного интеллигента: с торчащими ушами, худенький, росточком всего лишь 169 см, он производил впечатление безобидного мальчишки, только-только закончившего институт, но никак не «костолома из КГБ». Ну и, кроме того, Кривонищенко был выпускником УПИ, хорошо знал Игоря Дятлова; ему попасть в поход со студентами «Политеха» было куда проще, нежели совершенно чужому Семену Золотареву.

В общем, в этом паззле-головоломке у Георгия Кривонищенко, как представляется, есть свое место. Ему предстояло осуществить передачу вещей с радиоактивной пылью непосредственно из рук в руки, с соблюдением всех тех требований, которые налагались условиями операции. Золотарев выполнял роль руководителя, ему надлежало сфотографировать людей, вступивших в контакт с Кривонищенко и произнесших заранее обусловленный пароль для связи. Колеватов выступал в роли помощника Золотарева и, возможно, исполнял функцию «запасного игрока» на случай заболевания Кривонищенко. КГБ, долгое время готовивший «контролируемую поставку», не мог поставить исход важной контрразведывательной операции в зависимость от состояния здоровья одного-единственного человека, так что возможность замены Кривонищенко другим человеком явно предусматривалась (хотя и считалась нежелательной в силу описанных выше причин).

В связи с обсуждением персонального состава возможных участников операции «контролируемой поставки» встает вопрос о причастности к ней Рустема Слободина. Последний, как и Георгий Кривонищенко, являлся секретоносителем, работал в КБ, разрабатывавшем системы наведения морских ракетных комплексов, но к Челябинску-40 он отношения не имел, как не имел и соприкосновения с расщепляющимися материалами по месту работы. Наша уверенность в том, что именно Кривонищенко каким-то образом связан с радиоактивными вещами, базируется на том, что его труп был найден раздетым (без зимних штанов и свитера) и снятые с погибшего вещи использовали для своего утепления Колеватов и Дубинина (последняя не имела понятия об их высокой радиоактивной загрязненности, а Колеватов, видимо, предпочел «схватить» несколько десятков лишних Бэр, чем замерзнуть в снежной яме). Связь же Рустема Слободина с радиоактивной одеждой не прослеживается ни в каком виде. Изучение фотографий, сделанных им в походе, не дает повода подозревать, будто Рустем находился в состоянии напряженного ожидания или дискомфорта (анализу походных фотографий посвящена 26-я глава, так что не станем сейчас углубляться в эту тему). В биографии Рустема Слободина нет никаких настораживающих моментов, заставляющих предполагать наличие прочных контактов с КГБ. Во всяком случае, на данном этапе доступная нам информация позволяет констатировать только это…