Илья Разумов - Датировка катренов Нострадамуса и акварелей «Потерянной книги»

«Письмо — Завещание» Григория Распутина (1869–1916) написанное за два месяца до убийства: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурхе. Я предчувствую, что умру до 1 января 1917 года. Если я буду, убит обычными убийцами, особенно русскими крестьянами, то ты Папа, не должен бояться за Детей своих, — они будут править в Рассеи еще одну сотню лет. Но если я буду, убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придётся бежать из Рассеи. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. После моей смерти, если кто виновен из твоих родичей, то скажу тебе, что никто из твоей Семьи, никто из твоих Детей и Родных не проживёт более двух лет в Рассеи. А если и проживёт, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской земли, пришествие слуг Антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплёванные, где каждый станет мертвецом. Папа, убит ты будешь русским народом во главе с разбойниками, а сам народ проклят, будет и станет орудием Диавола, убивая друг друга, и множа смерть по миру. Три раза по двадцать пять лет, будут разбойники чёрные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру Православную. И погибнет земля Русская. И я гибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Прощай. Григорий» . (Впервые это письмо было опубликовано в газетах монархистами в 1922 году в Париже, а также распространялось в списках в России писательницей В. Жуковской, автором книги «Мои воспоминания о Григории Ефимовиче Распутине, 1914–1916)», до её добровольного заточения в деревенской глуши Владимирской области в 1924 году.

Другой вариант письма приводит в своей книге «Распутин и евреи» в 1924 году бывший секретарь Распутина, И. А. Симанович: «Русский царь! Я предчувствую, что ещё до 1 января уйду из жизни. Если меня убьют нанятые убийцы, то тебе, русский царь, некого опасаться. Оставайся на своём троне и царствуй. Если убийство совершат твои родственники, то ни один из твоей семьи не проживёт больше 2 лет. Меня убьют, я уже не в живых. Молись, будь сильным и заботься о своём избранном роде» . Именно этот текст чаще всего приводят журналисты в своих статьях (он же приведён в книге Эдварда Радзинского «Распутин: жизнь и смерть»), и критикуют его, как подделку, ибо в нём нет ни слова из простонародной лексики Распутина. Обращение «Русский царь» — так не мог обращаться к царю Распутин, это язык самого И. А. Симановича. На этом основании все «пророчества» Распутина напечатанные после расстрела Царской семьи, объявлены «сочинительствами» Симановича.

Однако «Воспоминания» о Распутине оставил не только один И. А. Симанович, но и князь Н. Жевахов, епископ Феофан (Быстров), полковник Д. Н. Ломан, фрейлина А. А. Вырубова и многие другие. Третий вариант «Письма — Завещания» принадлежит воспитателю царских детей Ч. С. Гиббсу (впоследствии архимандриту Николаю, 1876–1963), относящихся к Тобольскому периоду, завещание приведено в более расширенном варианте: « Государь подошел к небольшому столику, где лежала Библия, которую он читал ежедневно, открыл ее и вытащил спрятанный между страниц небольшой лист бумаги, сложенный вдвое. Его Величество развернул лист и подал мне. За годы, проведенные в России, я очень хорошо научился читать и писать по-русски, но бумага, которую мне вручил Государь, была исписана каракулями наподобие детских, и я не мог разобрать ни слова. «Простите, — сказал Император, — я понимаю, что вам трудно разобрать этот почерк. Мне самому удалось прочесть письмо с большим трудом, хотя почерк мне знаком. Это последнее письмо, написанное мне Григорием Ефимовичем накануне своего убийства. Послушайте его, господин Гиббс: «Я пишу это письмо, последнее письмо, которое останется после меня в Санкт-Петербурге. Я предчувствую, что умру до 1 января [1917 г.]. Я обращаюсь к русскому народу, к Папе, Маме и Детям, ко всей Русской земле, что им следует знать и понять. Если я буду убит обычными убийцами, особенно своими братьями — русскими крестьянами, то ты, Русский Царь, не должен бояться за Детей своих — они будут править в России еще сотни лет. Но если я буду убит боярами и дворянами, если они прольют мою кровь, и она останется на руках их, то двадцать пять лет им будет не отмыть моей крови со своих рук. Им придется бежать из России. Братья будут убивать братьев, все будут убивать друг друга и друг друга ненавидеть, и через двадцать пять лет ни одного дворянина в России не останется. Царь Земли Русской, если услышишь ты звон погребального колокола по убитому Григорию, то знай: если в моей смерти виновен кто-то из твоих родичей, то скажу тебе, что никто из твоей Семьи, никто из твоих Детей и Родных не проживет более двух лет. А если и проживет, то будет о смерти молить Бога, ибо увидит позор и срам Русской земли, пришествие антихриста, мор, нищету, порушенные храмы Божии, святыни оплеванные, где каждый станет мертвецом. Русский Царь, убит ты будешь русским народом, а сам народ проклят будет и станет орудием диавола, убивая друг друга и множа смерть по миру. Три раза по двадцать пять лет будут разбойники чёрные, слуги антихристовы, истреблять народ русский и веру Православную. И погибнет земля Русская. И я гибну, погиб уже, и нет меня более среди живых. Молись, молись, будь сильным, думай о своей Благословенной семье» (Игумен Серафим (Кузнецов) «Православный Царь-мученик», стр. 531–532). Впервые был опубликован в печати в 1924 году.

За неделю до своего убийства Распутин имел беседу с писательницей Тэффи (Н. Лохвицкая), которая неоднократно брала у него интервью: «Милай друг, есчё скажу, вот меня все убить хотят. Как на улицу выхожу, так смотрю во все стороны, не видать ли где крови. Беда. Да. Хотят убить. Не понимают, дураки, кто я таков. Я, Рассею, люблю, хоть против Папы и Мамы грешен во многом, но неволею, клянусь крестом. Одного не понимают, меня убьют, и Рассеи конец. Вместе нас с ней похоронят. Беда, темно, просвету нету. Вздохнуть не могу. Боль в груди. Убить хотят. А того не ведают, ежели меня один раз убьют, Рассею, один раз разделят, ежели два раза, то два раза разделят. А если бесы трижды меня убивать станут, так трижды разделят. Вороньё. Тяжко Божие наказанье. Сердце ноет. Спать не могу. Сожгут они меня, безбожники. Чую сожгут, мёртвого сожгут. Они не знают: Распутина убьют, Рассеи конец. Не попусти безумным торжествовать. Они не меня будут жечь, они Рассею, будут жечь. Огонь по всей Рассеи пройдёт. Мне плохо. Всем плохо будет, горько будет. Вспомни. Вспомни потом. Трижды Рассея пожарами займётся. Я дым от пожарищ нутром чую, гарью пахнет. Куда не пойду всюду гарь. Убьют меня, а месяца так через пяток и полыхнёт. Вся тонет в крови, велика погибель, бесконца печаль» . (Архив писателя М. Е. Губонина, распространялось по линии Самиздата с 1968 года.