Сэр Роберт Оуэн - Литвиненко. Расследование

k.Доктор Натвани вспоминает, что именно 21 ноября идея возможного использования химиотерапевтических агентов или радиоизотопов для отравления Литвиненко была высказана фармацевтом UCH и коллегами из отделения отравлений.

l.В тот же день профессор Генри давал интервью журналистам вне стен UCH, после повторного посещения Литвиненко. Во время телевизионного интервью профессор Генри высказал мнение, что Литвиненко был отравлен радиоактивным таллием. Клайв Тиммонс, начальник отдела сыскной полиции в 2006 году, вспоминает разговор 21 ноября с начальником отдела сыскной полиции Майком Джолли, который видел телеинтервью профессора Генри. Детектив Джолли высказал Тиммонсу предположение о целесообразности проверки возможного радиоактивного воздействия на Литвиненко. Образцы крови и мочи Литвиненко были отправлены в AWE для исследования.

m.Образцы крови и мочи прибыли в AWE вечером 21 ноября. Тесты были проведены ночью.

n.На следующий день, 22 ноября, была организована встреча офицеров полиции, криминалистов, AWE и доктора Николаса Гента с военной базы Porton Down. На встрече обсуждались результаты тестов в AWE, которые показали наличие полония в моче Литвиненко. Однако этот результат сочли аномалией, вызванной пластиковым контейнером, в котором хранился образец мочи.

o.Тиммонс предложил провести «прижизненную посмертную экспертизу» Литвиненко, чтобы попытаться выяснить причину его состояния. В течение встречи доктор Гент назвал пять причин, которые, по его мнению, могли бы вызвать такое состояние. Одна из них — внутренний источник радиации — показалась подходящей, учитывая обнаруженный при тестах AWE полоний. Но присутствовавшие на встрече сочли эту причину маловероятной. Было решено, что необходимо дальнейшее расследование. По запросу AWE им был направлен дополнительный литровый образец мочи Литвиненко для дальнейших исследований.

p.Дополнительный образец мочи прибыл в AWE в первой половине дня 23 ноября. Были организованы дополнительные исследования. Результаты, подтвердившие заражение полонием, был переданы полиции между 15.00 и 17.00.

q.В 20.51 в четверг 23 ноября у Литвиненко произошла третья остановка сердца. Джеймс Даун, консультант ICU, в это время был на дежурстве и попытался реанимировать Литвиненко. Однако ему стало ясно, что спонтанный сердечный выброс не восстановится. Попытки реанимации был прекращены. В 21.21 Даун зафиксировал смерть. Он подтвердил, что Литвиненко умер от множественных отказов внутренних органов, включая прогрессирующую сердечную недостаточность.

3.130Лондонская полиция провела продолжительные опросы Литвиненко в течение первых трех дней его пребывания в UCH. Было проведено четыре сессии опросов. Первая сессия была ночью 18 ноября, от полуночи до 02.45, спустя всего несколько часов с момента прибытия Литвиненко в UCH. Вторая сессия происходила в тот же день с 19.24 до 23.49. Третья и четвертая сессии состоялись 19 и 20 ноября.

3.131Начальник двух полицейских офицеров-интервьюеров — инспектор Хайятт — дал устные показания Расследованию.

3.132Опросы расшифрованы, и я полностью привел тексты расшифровок в качестве доказательств. Это, мягко говоря, необычно — занимаясь расследованием смерти, иметь в распоряжении длинные расшифровки интервью с покойным, сделанные незадолго до его кончины. Я полагаю, эти расшифровки имеют огромную ценность для Расследования.

3.133Похоже, с первых же дней своей болезни Литвиненко осознавал, что был умышленно отравлен. Приказчиков вспомнил, что когда он приходил к ним, возможно, 3 ноября, Марина Литвиненко спрашивала его, не мог ли мистер Литвиненко быть отравлен. Закаев вспомнил, что 4 или 5 ноября обсуждал с мистером Литвиненко вероятность того, что его отравили.

3.134Кто, по мнению Литвиненко, мог его отравить? В первом из полицейских интервью в первые часы 18 ноября Литвиненко сказал детективу инспектору Хайятту, что отравителем мог быть один из троих человек. Трое человек, которых он назвал, были Марио Скарамелла, с которым он обедал в Itsu в первой половине дня 1 ноября, Андрей Луговой и Дмитрий Ковтун, с которыми он встретился позже тем же днем в Pine Bar в отеле «Миллениум». Литвиненко сказал инспектору Хайятту кое-что еще. Он сказал, что хотя публично заявлял о встрече с Скарамеллой 1 ноября, но умышленно не говорил ничего публично о встрече с Луговым и Ковтуном. Вкратце он объяснил это инспектору Хайятту следующим образом: он надеялся, что Луговой и Ковтун будут достаточно уверены в том, что они вне подозрений, чтобы вернуться в Лондон, где их могут арестовать. В своих устных показаниях мне Закаев заявил, что это была стратегия, которую он и Литвиненко разработали вместе.

3.135Незадолго до того, как покинуть больницу Барнет (возможно, 17 ноября), Литвиненко дал интервью журналисту Дэвиду Леппарду. Леппард написал статью на основе этого интервью, которая вышла в воскресенье 19 ноября в Sunday Times. Я прикладываю к доказательствам оба этих материала: статью и расшифровку интервью. Из этих документов видно, что Литвиненко высказал Леппарду предположение, что его отравил Скарамелла. Он совсем не упомянул господ Лугового или Ковтуна. Стратегия, которую Литвиненко изложил инспектору Хайятту в последующем интервью, кажется объяснением того, что иначе казалось бы загадочным упущением.

3.136Существует, однако, еще один связанный с этим вопрос. В свидетельствах, которые я выслушал от друзей и знакомых Литвиненко, повторяется одна характерная черта: во время своего пребывания в больнице он говорил им, что уверен, что его отравил Скарамелла 1 ноября, а о встрече с господами Луговым и Ковтуном, состоявшейся позднее в тот же день, он либо умалчивал до какого-то времени, либо не упоминал вовсе. Об этом сказано в показаниях Юрия Швеца, Владимира Буковского и Ахмеда Закаева. О том же говорят и показания Бориса Березовского.

3.137Нежелание Литвиненко сообщить друзьям о его встрече с господами Луговым и Ковтуном в день, когда он заболел, не может быть объяснено его стратегией заманить этих двух мужчин обратно в юрисдикцию, поскольку это были личные беседы с друзьями, которым он доверял. Разгадка этого, похоже, кроется в том, что Швец назвал «уязвленной профессиональной гордостью» Литвиненко. Он сказал:

«Он мучительно переживал то, что как профессионал он потерпел поражение. <���…> Он всегда говорил: я могу распознать врага за милю, <���…> поскольку я профессионал. Но в этом конкретном случае, в том, что касалось его собственной жизни, он полностью провалился».