Хорхе Ибаргуэнгойтиа - Мертвые девушки

— Сеньор дон Теофило велел сказать, что эти четыре женщины, которых вы на него оставили, стали убегать, и он по вашему приказанию выстрелил в них из того карабина, который вы ему дали для охраны коров. Одна померла сразу. Вторая помирает. Две другие сдались, и мы их снова заперли. Вот такая новость. Еще дон Теофило говорит, что ждет ваших приказаний.

Такими словами, mutatis mutandis [16] С изменениями, с оговорками ( лат.). , меньше чем через час Тичо сообщил Арканхеле о случившемся. Мы можем себе представить, какие слова произнесла в ответ Арканхела. Она не признавалась ни тогда, ни потом, не признается и теперь, что употребляла слово «карабин» применительно к четырем женщинам, привезенным на ранчо Лос-Анхелес.

— Я ему сказала, чтобы заботился о них, обслуживал, не дал сбежать, но не говорила, чтобы он в них стрелял.

Сейчас она называет Теофило не иначе, как «этот недоумок, мой зять».

Нужно заметить, что ни Лестница, отвозивший женщин на ранчо, ни Эулалия, которая вышла вместе с Теофило, когда автомобиль увяз в грязи, не слышали, чтобы Арканхела упоминала карабин.

Но результат от этого не меняется: Арканхела дала Теофило карабин, привезла женщин на ранчо, и Теофило стрелял в них, считая, что выполняет ее приказ.

После этой новости Арканхеле стало плохо, — заболела от злости, как объясняет она сама, — ей пришлось лечь, и Калавера поила ее в постели успокоительным настоем. По словам Калаверы, Арканхела тогда сказала:

— Сдается мне, Калаверита, мы влипли.

Пока Арканхела приходила в себя, Лестница повез Серафину и Тичо на ранчо. Раненая умерла до их приезда.

Никто не помнит, чтобы Серафина ругала Теофило за содеянное. Она ограничилась тем, что считала необходимым: обошла поле в сопровождении Тичо с лопатой и киркой на плече и выбрала нужное место. Это место находилось вдали от шоссе, у самой межи, кусты нопаля загораживали его от любопытных глаз (хотя смотреть было некому). Серафина велела Тичо выкопать здесь могилу.

Пока он работал, Серафина вернулась в дом. Она решила, что ни Теофило, ни его жена не способны «заботиться о женщинах», поэтому велела зятю открыть амбар, посадила оставшихся в живых в машину и вернулась с ними в город. Заперев их по комнатам, она опять приехала на ранчо, чтобы присутствовать при захоронении.

Одежду убитых сложили и сожгли. Тичо, Лестница и Теофило, который сначала отказывался принимать в этом участие, перенесли завернутые в покрывала трупы из-под навеса в могилу. Когда Тичо и Лестница закопали могилу и, по возможности, скрыли следы, Серафина немного успокоилась. Темнело. Погода была холодная. Эулалия пригласила всех в дом поесть (мужчины проголодались), но Серафина не захотела, сказав, что пора возвращаться в город. Они пошли к машине и там попрощались: Серафина поцеловала сестру, Теофило открыл невестке дверцу и, как утверждают свидетели, спросил:

— Какие указания мне оставишь?

— Никаких, — ответила Серафина. — Когда Арканхела поправится, она решит, что с тобой делать.

Сказала, и они уехали. Теофило и Эулалия остались на ранчо с двумя преступлениями на совести, с двумя трупами, зарытыми рядом с межой, в пятидесяти шагах от дома, и с тяжелым чувством, что не угодили своим работодательницам.

В течение последних недель женщин в казино «Дансон» несколько раз делили на разные группы в зависимости от непредсказуемых капризов Арканхелы.

Четверых, избивших Росу, изолировали, как зачумленных. Какое-то время они занимали самую низшую ступень в иерархии публичного дома: жили взаперти, поодиночке, в самых темных комнатах. Калавера носила им два раза в день лепешки и фасоль в таком количестве, что они всегда оставались голодными. И наоборот, Марта и три женщины, которые не принимали участия в нападениях, могли свободно ходить по дому и даже имели право, проголодавшись, зайти на кухню и сделать себе бутерброд. Недоступной оставалась улица, куда троим из них выходить запрещалось. Из дома выходила только Марта, сопровождая Калаверу на рынок. Роса, по-прежнему больная, не могла двигаться и лежала в постели, и за ней довольно сносно ухаживали. Эти женщины и их хозяйки питались скромно, но прилично: лепешки, фасоль, суп-лапша для желающих, иногда, два-три раза в неделю, тушеное мясо, особенно если на ужин оставался капитан Бедойя (на завтрак Калавера всегда варила ему яйцо, остальные видели его уже сваренным всмятку на тарелке капитана). В девять вечера приезжал Оторва. Капитан приказал ему приезжать к Баладро в штатском, но штатской одежды Оторве не хватало, поэтому он часто являлся в военной рубашке, с выцветшим, но различимым номером части на воротнике. Оторву Калавера баловала. Она жарила ему на ужин яичницу с соусом чили-каскабель, подавала стопочку лепешек и кружку чая из апельсиновых листьев, чтобы он, как говорила Калавера, «не мерз». Считалось, что Оторва охраняет четырех запертых женщин. На деле он заворачивался в плащ и крепко спал, заняв половину лестницы и бросив рядом автоматическую винтовку.

Когда Теофило убил двух женщин, ситуация изменилась. Теперь самую низшую ступень заняли выжившие. Поскольку они стали свидетелями убийства, с ними обращались, как с преступницами. Их заперли в «темных комнатах», есть давали только то, что оставалось в кастрюлях после всех едоков, то есть почти ничего, и никуда не выпускали. Их так успешно изолировали, что все остальные в течение нескольких месяцев не знали ни об их присутствии в доме, ни о том, что случилось на ранчо.

Подвергнув привезенных с ранчо женщин такому суровому наказанию и полной изоляции, Арканхела, наоборот, смягчила условия тем, кто избил Росу (хотя Роса по-прежнему лежала больная), и разрешила им днем выходить из комнат, есть досыта на кухне, общаться между собой и с другими обитателями дома. После ужина они возвращались в свои комнаты, и Калавера запирала их до следующего утра.

Похоже, что Калавера вызвала ненависть женщин именно тем, что запирала их на ночь, потому что до этого они вполне уживались, хотя ни у кого никогда не возникало сомнений: Калавера безраздельно и полностью на стороне Баладро и, следовательно, пленницам враг.

Похоже, не было ни ссор, ни провокаций. Неизвестно, чего хотели добиться четыре женщины. А случилось вот что. Однажды утром после завтрака эти четверо мыли на кухне посуду, когда вошла Калавера. По ее словам, едва переступив порог, она поняла, что ее поджидают; работницы же твердят, что ни о чем не договаривались. Калавера говорит, что не произнесла ни слова, работницы уверяют, что она их оскорбила, обратившись к ним со словами: «Ну что, чокнутые!». Так или иначе, но прежде, чем Калавера успела отреагировать, Аурора Баутиста ударила ее кастрюлей по лицу, а другая (жертва не видела, кто именно) — черпаком по голове.