Борис Подопригора - Запомните нас живыми

Был еще Серега Виноградов – почти сорокалетний контрабас. Простой, как «Прима», но балагур – то ли от Бога, то ли от черта, то ли от того и другого сразу. О чем только он не травил! И сам Брежнев его на руках нянчил, и хоккеист Старшинов – его дядя, и у Гагарина в гостях бывал. Пацаны смеялись, подначивали, просили подробностей: правда, что этот (называли спортивную или иную знаменитость) пил как лошадь? а что пил? Попутно выясняли, кто с чьими женами как себя вел. Тут Серега, когда был под хмельком, так живописал, что и порнухи не надо. Но чаще стеснялся… Думали – фантазии не хватает. Но потом опять садились вокруг печки и снова расспрашивали: «И чего – Гагарин?.. А она – чего?..» И опять балдели: во дает! Закончился у Сереги контракт. Уехал. Через месяц прислал мужикам ксерокопии нескольких фотографий: и вправду, он какой-то родственник хоккеиста Старшинова. Потому и крутился еще малолеткой вокруг культовой по тому времени хоккейной сборной. Отсюда и Брежнев с Гагариным.

Много баек о бабах. От их дефицита. Что ни говори, а солдат, особенно контрактник, завсегда об ей думает. Да и среди господ-офицеров целибат не замечен. Так что все поголовно сублимируют в байки. Самое безобидное – это когда громко завидуют тем, кто служит в больших гарнизонах. Туда приезжают артисточки и вообще «телки» ходят необъезженными табунами. Уверяли, что некоторые специально сооружали для актрис-певичек высокие подмостки, чтобы наслаждаться не только музыкой. Только никакие конкретные гарнизоны при этом не назывались. А гарнизонные «мадонны» – тема мутная. Тут диапазон – от и до. Большинство все же посередине. Не жить же в одиночку, но и домой дурную репутацию везти зазорно. Молва распространяется с профессиональной оперативностью: большинство женщин – телеграфистки. Как правило, одиночки. А медички? Часто приезжают сплоченными женско-мужскими коллективами: посторонним вход воспрещен. Подсел выздоравливающий к дежурной сестричке, юной и нежной: «Хочется?» Покраснела: «Очень». А сама на руки ему смотрит. Е-мое, так это она о кетчупе – в холодильник нес. Поставил перед ней бутылочку и пошел, бедолага, спать.

То там, то здесь оказываются на блокпостах «обалденные» залетные журналистки или «ищущие мужского плеча душевные» дамы. Остаются ночевать после универсального средства от простуды. Много ли, мало их на самом деле, но насчет журналисток, точнее одной, – история такая. Ее, кстати, небезызвестную, искали недели две: родная редакция спохватилась. Дошло до самого верха – выше не бывает: «вы что!?», «похищен журналист, а командование и ухом не ведет!»… Ее нашел замкомандующего группировкой. Случайно. Пьяная, одеться сама не может. Да и из одежды на ней – чуть ли не одна аккредитационная карточка, оформленная правильно и непросроченная. У прапора, начальника блокпоста, спрашивают, почему она здесь. «А куда ее девать? Она с утра уходит “за живым материалом”, потом возвращается – датая». – «А почему не доложили?» – Молчит. Найденная «фея пера» – девица, судя по публикациям, вполне патриотичная. И по судьбе – несчастная, откровенна, как первоклассница у врача. Но «тему» она задала хлопотную. Оставлять ее на блокпосту нельзя, а забирать – вроде как «злоупотребляешь служебным положением». Решение пришло само. Прямо с поста звонит замкомандующего в Ханкалу: нашлась, мол, такая; доложите тому, тому и еще этому. Значит, увозит ее «официально». Приехали в Ханкалу. Вечер. Вертолеты – только завтра. Куда ее девать? Пошел замкомандующего по женским контейнерам – устраивать гостью на ночлег: подчиненных подставлять неудобно. Женщины ухмыляются: где взял, туда и отдай. Нашелся-таки пустой контейнер. Попрощались. Через полчаса она заявляется – в том виде, в котором ложатся спать, просит взаймы бутылку. Иначе – не уснет. В присутствии понятых (не дай бог, такого понапишет!) налили стакан. А дальше – как в «Осеннем марафоне»: «А поговорить?» А работы в тот вечер выдалось немерено! Через каждые полчаса то посыльный, то сам порученец командующего заглядывают: «Вас, товарищ полковник, к правительственной связи». Утром с ней расстались: приодели – подарили новый камуфляж, посадили на ближайший борт до Моздока. Аккредитацию отобрали, но без дискредитирующих барышню последствий. Дальше – хоть стой, хоть падай. Ее чеченские публикации признали едва ли не лучшими на тему всенародной помощи воюющей группировке.

С чеченками – все ясно. В массе – морально неуступчивы. Говорили, правда, что в тех же Шалях уже 20 проституток. Только не про нашу это честь. Хотя и упоминают о каких-то местных путанах: полупридурочных-полубомжистых. Отсюда и молва, что чеченки не только не забитые, но порой даже очень «творческие». Отдельная тема: поймали сообщницу духов. И всей ротой оставили ее в живых. Аж дух захватывает! Только если что и было, то вряд ли кто из участников-очевидцев в этом признается: желающих повторить судьбу полковника Буданова что-то не находится…

Тут и предисловие к полулегендарной, столь же деликатной теме прибалтийских или прочих снайперш, так называемых белых или еще каких «колготок». Вообще говоря, колготки – не самый практичный на войне вид одежды, да и не самый «верхний». Пока тетенька жива, что там она носит снизу, вопрос, конечно, интересный. Но вживую сверху – чаще камуфляж-унисекс, на худой конец – брюки. Сами чеченки не в счет: разговор не о них. А если нашли труп, то столь «въедливого поисковика» самого еще надо поискать: брезгливость сильнее любопытства. Да и зачем?.. Может, кто из снайперш и носил белые колготки – для адреналина. Но, скорее всего, это – журналистский штамп. А вот русские женщины на дорогах Чечни, в том числе нестарые, иногда встречаются. Порой с непонятными документами и невразумительным объяснением, что они здесь делают. Кого-то из них фильтруют, но по чеченским весям русские жены и сестры действительно разыскивают своих пропавших без вести… Иногда даже предъявляют духовские бумажки… Жизнь – она, конечно, о разных сторонах. Только трудно вообразить, что та, кто ищет близкого, думает о чем-то еще… А кто ищет другого? Нужно ли для этого ездить в Чечню?

Один же рассказ кое-какие подтверждения получил. Ходили в одну спортивную школу парень и девица – постарше. Занимались сначала биатлоном, затем она перевелась на одну стрельбу. Настырная девка – на мастера спорта сдала. Сережки оригинальные носила – черно-зеленый «камуфлированный» квадратик – запомнились. Потом жизнь развела. Парень стал прапором-спецназером. Ехал в электричке из Прохладного в Моздок, узнал девчонку по сережкам, подсел. Она: «Обознался, парень. Не Аня я – Вера. К мужу еду. Во Владикавказ. Сережки? Он и подарил. На восьмое марта». Не поверил спецназер: она это, она – только постарела. Расстались… Брал спецназ дом в Грозном. Тяжело было. Снайпер с восьмого этажа грамотно работал: пять трупов за час. И все же сбросило снайпера взрывом. Упала под ноги того же спецназера. С теми же сережками. Кто-то, ожесточившись, вырвал сережку с частью уха – спецназовец забрал ее с собой. Приехал в отпуск. Через бывшего тренера нашел адрес. Поднялся в квартиру: «Где Аня?» – «Анечка в Италии работает, вот уже два раза по 300 долларов прислала: у нее ведь сынишка. А вы проходите… Она вас помнит». Постоял спецназер: показать сережку или нет? Говорит: «У вас из почтового ящика конверт иностранный торчит. Может, от Ани?» – «Ой, наконец-то. Сейчас спущусь». У пустого ящика первым оказался спецназер. Бросил сережку с частью синей мочки. Так было или иначе, но место событий называли одинаково: у станции метро «Удельная», Санкт-Петербург.