Сергей Дубавец - Русская книга

Запрещенная Беларусь представлялась чем-то желанным и не совсем реальным, тем лучшим, где нас нет.

Теперь-то я знаю — «лучше там, где нас не будет никогда». Осуществленная в виде национального государства национальная мечта перестает быть мечтой. И поэтому сегодня я искушаюсь бегством от политики.

Я хотел бы отобрать у политиков Город. Ведь они слишком непостоянны и кичливы в вечном городе, им не нужны образы. А Город — это образы. Этим он интересен, хотя те, кто правит, убеждены, что он интересен именно ими, властью.

Власти здесь менялись так часто. Менялись названия улиц. Менялся «обязательный для всех» государственный язык. Все оказывалось преходящим. И только культура Города — литовская, белоруская, польская, еврейская, татарская — оставалась.

В XVII веке под напором растущего вширь Московского государства Великое Княжество Литовское все более сближалось с государством Польским. Полонизация охватила высшие слои общества, а белорусский язык, бывший в княжестве официальным, остался уделом социальных низов, простонародья. Как и литовский. Вот в таком статусе оба языка встретили разделы федеративной Речи Песполитой и российскую оккупацию конца XVIII века. Новая власть утверждалась через жестокое подавление освободительных восстаний, через указы о запрещении белорусского и литовского языков, через изощренную русификацию. Вторым после военной силы интрументом Москвы стала православная церковь, так же, как инструментом Варшавы становился католический костел.

В 1920 году Виленский край попадает под польскую оккупацию. С 1940-го волевым решением Москвы отходит к Литве. Если упомянуть еще две немецкие оккупации, то представление о том, как формировался нынешний политический климат Города, будет почти полным.

У политиков свои резоны. Для поляков это город, в котором похоронено сердце Пилсудского, куда влечет паломников священный образ Матери Божьей Остробрамской, могилы Сырокомли, Лелевеля, город, над которым взошла звезда Адама Мицкевича, национального поэта номер один. Здешняя польская культура — литвинство — это аристократизм, голубая кровь, белая кость национальной культуры. Правда, все это в прошлом. Теперь элита польской культуры живет по всему миру — в Варшаве, в Париже, в США, только не здесь. А тут местные польские идеологи озабочены проблемами совсем другого уровня — народ плохо владеет польским…

Для литовцев этот город — история и территория, сфера национальной экспансии, утоляющей всегда хищное национальное чувство. Для белорусов — то же самое, и еще — Мекка, хоть на сегодня белорусы представлены в Городе значительно хуже других. И я вновь задаю себе вопрос — куда все подевалось?

В смысле нынешних политических реалий в Городе никогда не было власти белорусской. Но что, по-моему, более существенно, между

Городом и Беларусью никогда не было границы. Учиться, работать, торговать наш народ извечно тянулся сюда. Не удивительно, что и первая грамматика современного белорусского языка создана на основе виленских говоров уроженцем Виленщины Брониславом Тараш- кевичем.

Путешествуя по краю, я убедился, что язык здешних жителей действительно весьма близок к литературному, хоть и называют они себя поляками. Потому, что католики. А паспортных белорусов в Литве 63 тысячи. Но это как бы обезглавленная масса. Нет ни школ, ни каких-либо культурных учреждений. «Голова» этой «массы» в новое время уничтожалась еще польской властью — в тюрьмах и концлагерях. Правда, это уничтожение не сопоставимо со сталинщиной, с советскими «телятниками» 1939 года, с Куропатами. Потом была война, угасание последних очагов культуры — гимназии, музея, организаций. После войны «телятники» увезли последнего виленского белорусского интеллигента. Интересно, кто это был? Возможно, лидер хадеции ксендз Адам Станкевич, автор десятков книг? Не считаясь с фатальностью момента, он еще писал письма с требованием бело- русизации костела высокому советскому начальству…

Затем — десятилетия отчуждения Города. Унификация. Литва советская медленно, но верно доводила процент литовцев в Городе с 2-х до 50-ти. Правда, это была Литва советская, и определяла ее политику все-таки Москва.

А Литва сегодня, кажется мне, уже пережила период национал- фундаментализма, становление своего национального государства в 20-е годы, что склоняет к доверию сегодняшним литовским политикам, которые говорят о приоритете прав человека и гражданского сообщества.

Повторю, сегодняшнее бытие Города не идеально. И какие-то рецидивы превращения его в однонациональный заметны. Например, те же названия улиц, которые, по-моему, следовало бы сохранить в том звучании, в каком они вошли в историю, буть то балтское или славянское. Мне трудно представить, что Скорина издавал свои книги, а Мицкевич и Шевченко жили и писали свои произведения на улице Диджёйи, а не на Великой. Или названия деревень Виленщины. Думаю, жители Великого Села не станут называть его Диджясалис оттого только, что так написано нынче на въездных указателях. Тоже само Ужусенис — Застенки, Каркленай — Лозники и т. д. Да и в унификации государственного языка для Виленщины значения не много, смысла же нет вовсе. А смысл в том, что Литовское государство не ущербно, а, наоборот, богато Виленским краем — этой уникальной совокупностью родов и культур, множеством языков. Так же, как смысл отношений Литовского и Белорусского государств — не в возведении новой (и весьма дорогостоящей, кстати) исторической реалии, государственной границы, а как раз наоборот — во взаимопроникновении культур, которое было приостановлено в послевоенные годы.

Он-она-оно — звучит как утверждение. А чей-чья-чье — как отрицание, как заикание. Мицкевич — «синоним» Города. Наш! Нет, наш! Нет, не ваш! Нет… Творчество здесь не помогает. Писал по-польски! Но — на белорусском материале! Но — отчизной называл Литву! Логика приводит к гематологическому анализу. И тут вместо ожидаемой чистоты и однозначности появляется новый фактор — еврейская кровь. Но Мицкевич — заглавная буква длинного исторического ряда: Сырокомля, Костюшка, Витовт… Везде похожая ситуация. Грюн- вальд, архитектура, статут Великого Княжества Литовского, само Княжество… Наконец, все сходится на Городе. Он тоже «полукровка». Его не разделишь, не разрушив, а разделив — не приобретешь. Поэтому спорить следует не о принадлежности Города, а о принадлежности Городу.

Смысл существования «других» национальных групп: белорусов, поляков, евреев, татар, русских, — в том, чтобы возродить Город во всем многообразии его культурных традиций под юрисдикцией Литвы. Если, конечно, юрисдикция не будет первичной, а культура вторичной. Юрисдикция — это ведь, как дикция. Черчилль, кажется, писал на полях собственных речей: «Аргумент слаб. Повысить голос». Все аргументы текущей политики слабы перед фактами многовековой культуры.