Дмитрий Куликов - Судьба империи. Русский взгляд на европейскую цивилизацию

Ломоносов (ученик Христиана Вольфа) утвердил важнейший принцип, заключающийся в том, что наша земля может рождать «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов». Что мы можем и должны рассматривать науку как собственное дело, а не заимствование. Что обучение на Западе никак этому не противоречит, поскольку западная наука должна рассматриваться как наша собственная, и наоборот. После революции и войн этот принцип пришлось вспоминать заново. Петр Капица (ученик Эрнеста Резерфорда) писал об этом Сталину в 1946 году и получил заинтересованный отклик именно на эту тему.

Кто бы и как бы ни относился к революции 1991 года, падению строя и распаду СССР, главный исторический факт состоит в том, что осуществили это дело предатели, члены самой правящей элиты. Никаких «низов, которые не хотят», и «верхов, которые не могут», не было, была имитация того и другого. Был умело создан резко возросший дефицит потребления, приуроченный к нужному моменту. Члены партии власти предали и дело партии, и собственную страну и осуществили радикальную десуверенизацию собственного государства.

Чего мы можем ожидать от них, оставшихся во власти, и от призванных ими людей, внезапно разбогатевших на разделе общенародной собственности? На кого они будут работать (и работают)? Какой морали мы ждем от них? Какого государства? О ком они будут заботиться? Ведь это они выдвинули лозунг «Теперь каждый за себя». Никакой другой исторической политической позиции у «партии Семьи» нет и взяться неоткуда.

Предательство властной элиты в 1991-м – отнюдь не первое в нашей новейшей истории. Собственно, то же самое произошло в феврале 1917 года, когда генералы в сговоре с депутатами Думы и крупным капиталом уговорили, вынудили Николая II отречься от престола, после чего немедленно арестовали. Никаких насущных проблем, стоявших перед страной – окончание войны, прежде всего, – этот переворот не решил. Но он лишил страну власти и государства. Дальнейшая история показала, что такое предательство смывается только кровью – кто бы ни победил в Гражданской войне. Чем смыть нынешнее предательство?

Мясорубка ХХ века, через которую прошла Россия и в которой она трижды должна была погибнуть (в 1918-м, 1941-м и 1991-м), лишила нас гигантского слоя людей, хранящих историческую память страны в истории своих семей. Аристократия покинула нас в Гражданскую (убита, эмигрировала). Люди, просто знающие две России, полегли на полях Великой Отечественной. Носители советского проекта были деморализованы в 90-е, опустились, многие умерли, погибли. Всех, конечно, не перебили. Но значение действительного исторического знания (при дефиците памяти), являющегося нашим собственным анализом собственного исторического опыта, рефлексией (т. е. анализом собственных деятельности и мышления), в этих условиях неимоверно возрастает. Атака на нашу историю уже началась, давление будет усиливаться. Нас заставят отказаться от всех исторических оснований самоидентификации, в том числе от Победы в Великой Отечественной войне.

В войне можно победить. Отставание в науке, технике и технологиях можно преодолеть, даже стартуя в невыгодных условиях. Это убедительно показывает ХХ век в России. Необходимые потребительские блага можно обеспечить: чем сегодня айпады принципиально отличаются от джинсов 80-х? Дело, однако, в том, чтобы действительно ставить серьезные задачи, а не производить имитацию деятельности. Как любое историческое усилие, эти задачи требуют политической воли. Кто ее проявит? Кто поставит эти цели? Предатели, а также люди, поверившие, что их отцы и деды – преступники, ни ставить, ни решать подобных задач не могут и не будут. Потерянные поколения на это не способны.

Нам не обойтись без поколения, знающего правду. Если власть не воспроизводится внутри политики, нужно обращаться к более широкому контуру социокультурного воспроизводства деятельности. В этом отношении образование и культурная политика становятся для нас едва ли не высшими приоритетами государственной политики. Причем в первую очередь в отношении их суверенного содержания, а не стандартов рынка труда. Этот цикл занимает минимум двадцать лет. И все эти годы надо как-то продержаться на «аварийном» режиме власти и управления. Римская демократия в таких случаях назначала диктатора.

Как бы мы ни соблазнялись чужой заграничной жизнью со всеми ее действительными и мнимыми богатствами, мы должны понять, что, подражая поведению малознакомых людей, мы не получим ни действительных богатств, ни преимуществ, ни судьбы этих людей. За свое придется поработать, свое придется отстаивать, обыгрывать «добрых советчиков», что им понравиться никак не может. И делать нужно будет то, что мы лучше умеем, а не что предлагают. Поскольку получить чужую жизнь «взаймы» на самом деле могут только немногие предатели.

Противостояние светской веры в демократию светской вере в коммунизм, которое «как бы» завершилось, лишь внешне похоже на идеологическое противостояние «нацизм – большевизм», сопровождавшее Великую Отечественную войну. События первого года войны показывают: в глазах многих советских людей нацизм не был лишен бытового и идейного обаяния. Однако он никак не может быть поставлен в один ряд с двумя вариантами универсальной религии человекобожия – либерализмом и коммунизмом.

Если у нацизма и есть философское основание, что-то, что попало в эклектичный нацистский миф из философии жизни, то это скорее возврат в домонотеистический период философии. Жизнь как самосущее произвела человека, который точно не является ее конечной целью. Жизнь в своем космическом и историческом стремлении ведет от человека к Сверхчеловеку, который, впрочем, понимается вполне посюсторонне. Он не Бог – ни в явной, ни в скрытой форме. Философия жизни фиксирует «смерть Бога» как факт разложения европейского религиозного сознания, но не предлагает спасения в рамках новой религии «без Бога». Эти взгляды не смогли стать универсальной догматикой светской веры, предлагаемой любому человеку планеты Земля в отличие от коммунизма и либерализма.

Фашизм как таковой – без идеологии нацизма, которой он пользовался в случае гитлеровской Германии, – есть лишь доведенная до исторического предела практика укрепления власти национального государства и его противопоставления интернациональному империализму – неважно коммунистическому или либеральному. Фашизм есть национализм. Фашизм есть также утопическая идея и попытка построить империю по принципу национального государства, в этом своем имперском приложении он становится нацизмом. Нацизм есть расизм.