Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

«Если вы верите докторам, – заметил однажды Солсбери, – то нет ничего полезного; если вы верите богословам, то нет ничего невинного; если вы верите солдатам, то нет ничего безопасного» [920] Snyder, The Ideology of the Offensive , 203. . С образованием Антанты немецкий Генеральный штаб увидел мир, в котором наступательная война была единственным для Германии способом разорвать свое окружение. Все чаще ее военные руководители начали допускать возможность – даже желательность – превентивной войны. «Я считаю, что долг ответственного политика и полководца, – не оправдываясь, писал Гренер в своих воспоминаниях, – состоит в том, чтобы тогда, когда он видит неизбежность надвигающейся войны, начать ее в тот момент, который открывает самые выгодные перспективы». В 1905 г. во время первого марокканского кризиса, который случился, когда Россия была временно недееспособна, никто не мог догадаться, как давно высшее руководство Германии, включая Гренера и Шлифена, серьезно рассматривало вопрос о войне с Великобританией и Францией [921] Groener, Lebenserinnerungen , 84. . Военный представитель Саксонии в Берлине докладывал в Дрезден: «Война с союзниками (Францией и Великобританией) продолжает здесь рассматриваться как возможность на самом высоком уровне. Поэтому его величество император приказал начальнику Генерального штаба армии и начальнику штаба военно-морского флота подготовить план совместной кампании. Его превосходительство граф Шлифен считает, что все имеющиеся силы сухопутных армий следует направить против Франции, а защиту берегов возложить главным образом на флот… Исход войны будет решен во Франции, а не на море» [922] Fischer, War of Illusions , 55. . Во время кризиса в связи с аннексией Австрией Боснии и Герцеговины в 1908 г., второго марокканского кризиса 1911 г. и Балканских войн 1912 и 1913 гг. военное руководство Германии вновь стало рассматривать план превентивной войны, но кайзер, который, по-видимому, искренне надеялся сохранить мир, отказался его одобрить. Вполне предсказуемо, что военные стали все больше выражать свое раздражение тем, что они понимали как его слабость. По словам Фалькенхайна, война была уже в пути и ни «великий «мирный» император», ни пацифисты не могли остановить ее [923] Hull, The Entourage of Kaiser Wilhelm II , 258–9; Afflerbach, Falkenhayn. Politisches , 79. .

Конечно, у Германии была альтернатива – вести оборонительную войну, но ее военные никогда всерьез ее не рассматривали. Оборонительная война не вписывалась в существовавшее стремление к наступлению или желание Германии вырваться из того, что она считала своим окружением. Во время своей последней военной игры Шлифен изучил такую возможность, но, и это неудивительно, пришел к заключению, что лучше придерживаться наступательного плана [924] Mombauer, Helmuth von Moltke , 165. . Мольтке просто следовал за учителем. И если он не изменил направленность плана Шлифена, то модернизировал его по мере изменения таких факторов, как технологии и международная ситуация. И хотя позднее его стали обвинять во вмешательстве в совершенный военный план, приведшем к поражению Германии, он верно увидел, что в данных условиях последний шаг плана Шлифена в меморандуме, написанном в 1905 г. незадолго до его отставки, делал определенные допущения, которые больше не были актуальны: например, что Россия не представляет собой угрозу ввиду ее поражения и внутренних проблем или что Франция вряд ли поведет мощное наступление на юг Германии. За пять лет, прошедшие после ухода Шлифена в отставку, Россия восстановилась быстрее, чем ожидалось, и продолжила программу быстрого строительства железных дорог, а французы, похоже, подумывали о вторжении в Эльзас и Лотарингию. Как следствие, Мольтке оставил больше немецких войск на востоке и увеличил численность левого фланга, так что теперь уже двадцать три дивизии располагались к югу от Метца и пятьдесят пять – к северу от него на правом фланге. И хотя его критики позднее говорили, что он лишил правый фланг войск и тем самым разрушил план Шлифена, он оставил правый фланг в таком виде, в каком тот и был, и изыскал дополнительные силы, используя на передовой свои резервы [925] Bucholz, Moltke, Schlieffen , 263–4. . Он, как и Шлифен, ожидал, что Германия будет вести сдерживающие боевые действия против России, и также делал ставку на широкую и быструю победу на западе. В меморандуме 1911 г. Мольтке писал, что, как только французские армии будут разгромлены в нескольких крупных сражениях, страна не сможет продолжать вести войну [926] Mombauer, «German War Plans», 57. .

Как и Шлифен до него, Мольтке предполагал, что правительство Франции признает свое безнадежное положение и сядет за стол переговоров с немецким правительством для заключения мира. И все же оба этих человека пережили Франко-прусскую войну, когда французы продолжали воевать после поражения у Седана. Как якобы сказал один скептически настроенный немецкий генерал во времена Шлифена: «Нельзя нести военную силу великой державы, как кота в мешке» [927] Craig, The Politics of the Prussian Army , 280. . В сентябре 1914 г., когда их армии одержали ряд побед, немецкие генералы обнаружили, что у них нет плана дальнейшего ведения войны, если Франция откажется капитулировать [928] Showalter, «From Deterrence to Doomsday Machine», 696. .

Мольтке внес еще два изменения в план Шлифена. И если у Шлифена немецкие войска проходили по небольшому кусочку территории Нидерландов – «аппендиксу», который выступал между Германией и Бельгией, то Мольтке решил проявить уважение к нейтралитету Нидерландов. Обнаруживая пессимизм, который существовал бок о бок с его надеждами на быстрое наступление, он писал в 1911 г., что, если война продлится дольше, чем ожидается, Нидерланды станут весьма полезным «горлом», которое позволит Гремании получать снабжение по морю из других нейтральных стран. Это решение означало, что движущимся во Францию немецким армиям теперь приходилось втискиваться в гораздо более узкое пространство. Немецкой 1-й армии, находившейся на западной оконечности правого фланга, например, приходилось маневрировать 320 тыс. солдат с их лошадьми и вооружением на пространстве шириной 6 миль между сильно укрепленным бельгийским городом Льежем и голландской границей. А 2-я немецкая армия численностью 260 тыс. человек находилась на территории такой же площади только к югу от Льежа, и фактически часть вооруженных сил Германии должна была пройти через сам город. Если бы бельгийцы решили оказать сопротивление, то Льеж мог задержать, возможно на недели, немецкое продвижение вперед. Более того, там сходились четыре железнодорожные ветки, которыми немцы намеревались воспользоваться для продвижения на юг, и было жизненно важно захватить их, не повредив. Исследование, проведенное после Великой войны американскими военными экспертами, позволило сделать вывод, что разрушение одного моста, двух тоннелей и участка железнодорожных путей помешало бы немцам отправлять поезда через Северную Бельгию в сторону Франции до 7 сентября на протяжении более месяца после начала войны. (В этом случае заряды были заложены, но приказ бельгийского командования взорвать их не был выполнен.) [929] Snyder, The Ideology of the Offensive , 152. Поэтому Мольтке внес второе изменение в план Шлифена: наступающие силы Германии, начавшие движение до официального объявления войны, должны были предпринять быстрые действия для захвата Льежа. Так что те официальные лица в Германии, которые в 1914 г. должны были принимать решения, находились еще и под этим давлением, приводя процесс в движение.