Маргарет Макмиллан - Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую

Французских военных воодушевило присутствие Генри Уилсона в качестве начальника военных операций после 1910 г. Он был внушительным мужчиной более 6 футов ростом, с лицом, которое, по словам его сослуживца, напоминало горгулью [1118] Jeffery, Field Marshal Sir Henry Wilson , 37. . (Кто-то однажды надписал почтовую открытку «Самому уродливому человеку в британской армии», и она без труда дошла до адресата.) [1119] Williamson, «General Henry Wilson», 91. Уилсон был «себялюбивым и хитрым», как выразился другой его коллега, поднаторевшим в политических интригах и легко находившим влиятельных покровителей. Он происходил из умеренно состоятельной англо-ирландской семьи (дело протестантов в Ирландии всегда было важным для него) и должен был сам прокладывать себе дорогу в жизни. Как продемонстрировало его представление Комитету обороны империи, он был умным и умел убеждать. Он также был энергичным и волевым и имел очень четкий взгляд на стратегию. В докладе, который Уилсон написал в 1911 г. и который был одобрен Генеральным штабом, он принял следующую точку зрения: «Мы должны присоединиться к Франции». От России, утверждал он, будет небольшая польза, если Германия нападет на Францию; от поражения французов и установления главенства Германии Европу спасут быстрая мобилизация и отправка английских экспедиционных войск [1120] Там же, 94–6. . Когда Уилсон вступил в должность, он был полон решимости сделать так, чтобы это произошло. «Я не удовлетворен состоянием дел во всех отношениях, – написал он в своем дневнике. Не было надлежащих планов развертывания британских экспедиционных сил или резервов. – Много времени потрачено на написание прекрасных протоколов. Я поломаю все это, если смогу» [1121] Callwell, Field-Marshal Sir Henry Wilson , т. I, 89. .

Он быстро установил хорошие отношения с французскими военными, чему способствовал тот факт, что он любил Францию и бегло говорил по-французски. Уилсон и глава Академии Генштаба, глубоко верующий католик полковник Фердинанд Фох (будущий фельдмаршал), стали добрыми друзьями. «Какую численность, по-вашему, – спросил однажды Уилсон Фоха, – должен иметь самый небольшой английский военный отряд в случае противоборства, какое мы сейчас рассматриваем?» Фох без запинки ответил: «Один-единственный рядовой, и мы очень позаботились бы о том, чтобы он был убит» [1122] Там же, 78–9. . Французы сделали бы все что угодно, лишь бы Великобритания связала себя обязательствами. В 1909 г. они сфабриковали документ, который, как говорят, был обнаружен, когда путешествовавший французский коммерсант по ошибке взял не тот чемодан в поезде, и который должен был раскрыть планы Германии по вторжению в Великобританию [1123] Andrew, «France and the German Menace», 137. .

Уилсон часто приезжал во Францию для обмена информацией о военных планах и разработки мер сотрудничества. На велосипеде он проехал много миль вдоль границ Франции, изучая укрепления и места вероятных сражений. В 1910 г., вскоре после своего назначения, он посетил место одного из самых кровопролитных сражений Франко-прусской войны в той части Лотарингии, которая осталась во Франции: «Мы нанесли обычный визит к статуе «Франция», которая была, как всегда, прекрасна, и положили к ее ногам небольшой кусочек карты, которую я носил с собой, с изображением мест концентрации английских войск на ее территории» [1124] Callwell, Field-Marshal Sir Henry Wilson , т. I, 105. . Подобно французской принимающей стороне Уилсон полагал, что немецкий правый фланг не будет достаточно силен, чтобы передвинуться ближе к морю, к западу от реки Мез в Бельгии. Британские экспедиционные войска займут свое место на левом фланге французов и будут ждать, как ожидалось, более слабой атаки немецких войск. Ходили разговоры о том, что англичане могут пойти к Антверпену, но Уилсон и его коллеги сошлись на том, что они могут себе позволить быть гибкими и принять решение, как только британские войска высадятся в Европе.

Англичане могли бы придерживаться принципа гибкости в своих военных планах, но с политической точки зрения они все больше оказывались в окружении. Первый марокканский кризис 1905–1906 гг. принес гораздо более тесное сотрудничество и большее взаимопонимание между Великобританией и Францией, а также и большие обязательства. Кризис также провел более резкие границы между европейскими странами. С подписанием англо-русского договора в 1907 г. была прочерчена еще она линия и сплетена еще одна цепочка обязательств и ожиданий – на этот раз между двумя бывшими врагами. А еще стало труднее игнорировать общественное мнение. Например, и во Франции, и в Германии важные интересы бизнеса, а также ключевые фигуры, такие как посол Франции в Германии Жюль Камбон, выступали за улучшение отношений. В 1909 г. Франция и Германия достигли дружеского соглашения по Марокко. Националисты в обеих странах не дали своим правительствам возможности двигаться дальше и обсуждать улучшившиеся экономические отношения [1125] Keiger, «Jules Cambon», 642. . Европа не была обречена на разделение на два антагонистических блока, каждый со своими планами войны наготове, но за первым марокканским кризисом последовали другие, и стало сложнее изменить шаблон.

В 1898 г. кайзер Вильгельм II отправился на своей яхте «Гогенцоллерн» через Дарданеллы в Мраморное море, чтобы нанести второй государственный визит султану Османской империи Абдул-Хамиду. Вильгельму нравилось считать себя другом и покровителем Османской империи. (У него также было намерение получить для Германии как можно больше уступок, таких как право строить железные дороги на территории Османской империи.) Его также привлекал сам Константинополь. Будучи одним из самых больших и древних городов в мире, Константинополь видел много великих правителей от Александра Великого до императора Константина, а совсем недавно – Сулеймана Великолепного. Остатки греческих, римских и византийских колонн и орнаментов, вырезанных на его стенах и фундаментах, равно как и его великолепные дворцы, мечети и церкви, служили напоминаниями о великих империях, которые появлялись и уходили в небытие.

Немецкая королевская чета на турецкой шлюпке добралась до берега, и, пока кайзер объезжал огромные городские стены на арабском скакуне, императрица совершила экскурсию на азиатский берег моря. В тот вечер султан устроил для своих гостей роскошный банкет в новом крыле своего дворца, которое было построено специально для такого случая.

За ним последовал изумительный салют из фейерверков. Внизу, в гавани, электрические огни выхватывали силуэты немецких военных кораблей, сопровождавших яхту кайзера. В память о своем визите кайзер подарил городу большую беседку с семью фонтанами – все сделано в Германии. С колоннами из порфира, мраморными арками, бронзовым куполом, изнутри украшенным золотой мозаикой, и с инициалами Вильгельма и Абдул-Хамида, вырезанными на камне, эта беседка по-прежнему стоит в одном конце древнего Ипподрома, где римляне когда-то устраивали лошадиные бега и гонки на колесницах. Для султана Вильгельм II привез новейшую немецкую винтовку, но, когда он попытался подарить ее, Абдул-Хамид сначала в ужасе отшатнулся, решив, что его сейчас будут убивать. Наследник Сулеймана Великолепного, который заставлял Европу трепетать почти четырьмя веками раньше, был жалким деспотом, столь боявшимся заговоров, что держал при себе евнуха, единственной обязанностью которого было делать первую затяжку каждой его сигаретой.