Вадим Кассис - За кулисами диверсий

18.9.74. Врачи сказали, что состояние больного много лучше, можно не беспокоиться. В таком состоянии он может легко продержаться еще месяца три. Буданов подтвердил: «Ничего случиться не может». Около полуночи Евгения Шмидт просит коменданта дома Краутбауэра позвонить в больницу и разузнать по–немецки, как обстоят дела.

Из свидетельского показания Краутбауэра, заверенного у нотариуса: «Я позвонил в больницу в 23 часа 55 минут 18.9.74. Дежурный ответил, что у больного Шмидта пульс ритмичный, чувствует он себя так же, как и днем».

19.9.74. 9 часов. Жене и дочери Шмидта сообщили: «Вчера в 23 часа 50 минут по местному времени Исаак Шмидт скончался». В свидетельстве о смерти, подписанном лечащим врачом Лютьенс, указывалось то же время. В морге, куда были допущены родственники, Евгения Шмидт обратила внимание на множество кровоподтеков на теле отца — явные следы побоев, самых зверских истязаний. Шеф морга Беер на расспросы дочери ответил, что это не входит в «круг его обязанностей». Что же касается похорон, то время есть до 30.9.74.

Из заявления Евгении Шмидт в криминальную полицию: 19.9.74 в 9 часов 30 минут мы видели отца в морге. Он не был еще покойником. Евгения Шмидт считает, что у ее отца, когда он уже был в бессознательном состоянии, брали кровь, которая, по ее словам, в ФРГ «стоит очень больших денег». Я утверждаю, что врач Лютьенс составила свидетельство о смерти на живого человека и именно живым отца отправили в морг. Они решили, что так и так умрет. Морг — настоящий ледник. Если туда положить больного человека, да еще в бессознательном состоянии, он быстро замерзнет.

После 19.9.74 мать и дочь уже так и не увидели Шмидта.

Из дневника Евгении Шмидт: «Его просто украли. Это был единственный способ избежать медицинской экспертизы. Почему бы врачам, «лечившим» отца, не допускать экспертизу, если его смерть была естественной? Это же противоречит логике! А вот если смерть была неестественной, тогда все логично, и только в этом случае можно понять, почему врачи не допустили экспертизу. Сионисты мстят. Они отомстили моему отцу».

19.9.74. Больница в Фрайсинге. На вопрос Евгении Шмидт, когда умер ее отец, шеф отделения, где лежал Шмидт, доктор Цистель отвечает: «19.9.74. То есть сегодня в 7 часов утра». Уже имея на руках документы о смерти отца, подписанные лечащим врачом, Евгения Шмидт тут же показывает их Цистелю. Взглянув на дату «18.9.74, 23 часа 50 минут», Цистель густо краснеет, ударяет кулаком по столу и, хватаясь за телефонную трубку, что есть мочи кричит: «По какому праву вы меня допрашиваете?! Я вызову немедленно полицию!»

25.9.74. В полицию поступает документ, в котором говорится, что Шмидт умер 19.9.74.

Можно было бы приводить многие другие документальные подтверждения, говорящие о совершении злодейского акта сионистами из различных организаций, включая тех, в белых халатах, все еще пребывающих в больнице города Фрайсинга. Стараясь замести следы, преступники чинили препятствия Евгении Шмидт на каждом шагу.

До сих пор семье покойного не удалось установить, на каком именно кладбище он захоронен и захоронен ли вообще. На все запросы Евгении Шмидт криминальная полиция, суд и другие ведомства либо дают уклончивые ответы, либо делают фигуру умолчания.

В заключение всей этой истории, дающей обильную пищу для размышления и суждения о зловещем лице сионизма, о недобитых гитлеровцах и вновь народившихся нацистах, хочется привести еще несколько строк из дневника Евгении Шмидт, с которым мы получили возможность ознакомиться. Он датирован 23 марта 1977 года.

«По всему получается, что по меньшей мере было три Исаака Шмидта, которого забирали из одного и того же морга разные люди в разные дни и часы. Необъяснимых вещей в этой страшной истории много. Приведу пример. Один документ («ляйхенпас») для вывоза тела из морга датирован 24.9.74, а документ на погребение имеет дату 23.9.74 (?!) и т. д. По целому ряду причин я считаю, что, возможно, погребен мой отец в общей могиле бедняков в Фрайсинге или глава похоронной фирмы, связанный с сионистами, Денк, продал тело Шмидта в анатомический институт. Вот почему сионисты из «Культусгемайнде», прикрываясь религиозным законом, отказывают мне в разрешении вскрыть могилу на еврейском кладбище. Вот почему не дает санкции на вскрытие могилы и прокурор. Ведь не могут же они допустить вскрытия места захоронения, чтобы тут же расписаться в содеянном преступлении?! Поскольку у меня нет надежды на местную криминальную полицию, я обращалась в печать: в газеты «Бильд», «Нейе ревью», журнал «Квик», но безрезультатно. Я обращалась в комиссию прав человека в Страсбурге. Они прислали смехотворный ответ, а именно, что, мол, не понимают русский язык, что у них есть любые переводчики, кроме русского. Я сохранила этот ответ. И могу смело сказать: «Да, вот он, фашизм наших дней! Мой отец не был сионистом. Он их не устраивал. И за это зверье растерзало его. Вот он, фашизм наших дней. Вот с чем нам надо бороться».

В Англии некоторые деятели и органы печати любят распространяться «о преимуществах буржуазной демократии», «неограниченных свободах» и т. д. и т. п.

Таковы слова. А дела? Оставим в стороне вопрос о тотальной слежке за миллионами англичан, на которых заведены специальные досье. В данном случае речь о другом — о том, как принимают в Англии иностранных гостей, да не случайных, а специально приглашенных в порядке культурных и научных обменов.

Есть в Вильнюсе инженерно–строительный институт Доцент этого института А. Б. Юркша побывал на Британских островах. И вот что он поведал в письме, опубликованном в советской печати.

Мы приводим это письмо лишь с некоторыми сокращениями.

«Осенью 1977 года я поехал в Англию для прохождения научной стажировки, продолжительность которой определялась по плану десятью месяцами. Однако из–за грубых провокаций британских спецслужб мне пришлось прекратить стажировку гораздо раньше.

Для организации провокаций эти спецслужбы пользовались услугами проживающих там литовских буржуазных националистов. Один из них — житель города Дерби Иозас Шлижис однажды пригласил меня в гости. Я принял приглашение. Ни с того ни с сего И. Шлижис и его жена Ванда вдруг начали меня оскорблять. Я тут же оставил их дом. Выйдя на улицу, я заметил стоящую неподалеку полицейскую машину.

В Бирмингем я возвращался поездом. Неожиданно появились полицейские и арестовали меня. Я заявил протест, но сопротивляться было бессмысленно. Меня провели в наручниках в полицейский участок и втолкнули в камеру как заключенного. Я снова заявил протест и потребовал предоставить мне возможность позвонить в посольство СССР в Лондоне. В ответ на это полицейские отобрали мои вещи — паспорт, галстук, ремень, часы, очки, обувь. Они оторвали подкладку от плаща и тщательно обыскали все карманы. Однако ничего компрометирующего меня полиция так и не нашла.