Вадим Кассис - За кулисами диверсий

Газета в этой связи вспоминает формулу Мао, согласно которой пять процентов народа — наверняка «реакционеры». Эти люди вообще не имеют возможности пользоваться никакими правами. Под этот процент могут попасть все те, кто неугоден пекинским ру–оводителям, все те, кто попадает под категорию инакомыслящих. А ведь пять процентов от 900 миллионов — это 45 миллионов человек! По мнению наблюдателей, 30 миллионов китайцев до настоящего времени относятся к разряду бывших богатеев, и вот уже без малого тридцать лет подвергаются самой жестокой дискриминации. Их считают людьми «второго сорта», оплачивая за ту же самую работу на 10–20 процентов меньше, чем остальным. Им выделяют наиболее трудные для обработки участки земли. За отцов и дедов нередко приходится расплачиваться детям: для них, например, ограничен прием в школы и вузы. Даже «Жэньминь жибао» вынуждена была недавно признать, что «независимо от того, совершали ли родители ошибки или нет, известны случаи, когда в личные дела детей вкладывались клеветнические и фальшивые материалы». В результате у них возникли трудности самого неожиданного характера.

Оспаривать предъявляемые обвинения семьи «бывших» не имеют никакого права. Среди «реакционеров», томящихся все три десятилетия в тюрьмах, немало больных, престарелых людей.

«Слово «закон» в Китае вообще не употребляют, — пишет «Обсервер». — В КНР нет письменного свода законов. Власти по своему усмотрению решают, что дозволено, а что нет. А эти решения принимаются в зависимости от того, куда дует политический ветер».

Иные буржуазные теоретики пытаются объяснить такое положение в китайском обществе древними «традициями», при которых сама идея судопроизводства и беспристрастного применения свода законов никогда, мол, не имела глубоких корней, а концепция свободы личности вообще «слабо разработана» в Китае.

В годы работы в Пекине нам не раз приходилось беседовать с учеными, юристами на схожие темы. И вот что примечательно: тогда, в самом начале 50‑х годов, эти люди с возмущением вспоминали дореволюционные времена, когда власть имущие решительно подавляли свободу личности. Так, профессор Чжан (имя этого человека умышленно изменено), который когда–то преподавал в Яньцзинском университете (этот ВУЗ был крупнейшим в Китае и считался «бастионом американской цивилизации», где обязательным языком был английский, а главным предметом являлся («Америка и ее демократия»), рассказал такую историю:

«Теперь мы все перевоспитались под знаменами ре. есаюционных идей. У нас есть все права. Раньше было как: на лекциях профессора проповедовали идеи гуманизма и высокой морали, выспренне говорили о философии Конфуция и прочих древних мудрецах, о люб' ви к человеку, а потом, задрав ноги на американский манер на плечи рикши, закуривали сигарету и катили к женщинам легкого поведения. Они пользовались всеми правами. А народ? Взять хотя бы конституцию середины 30‑х годов, которая явилась «законным» оформлением самой зверской фашистской диктатуры. Например, что такое «баоцзя»? «Баоцзя» — это полицейская система круговой поруки в деревне. Ее насаждали тогда с целью искоренения малейших проявлений демократических свобод. Деревня разбивалась на десятидворки и стодворки, члены которых взаимно отвечали за «поведение» друг друга перед властями. Я помню даже стихи тех лет.

Кстати говоря, этой же системой пользовались и японские милитаристы, когда они вторглись в Китай и оккупировали часть его территории».

Мы не случайно привели воспоминания профессора, Объясним, почему. По выводам многих наблюдателей пекинские руководители разбили сейчас страну на ячейки, которые называются «коллективами». Практически каждый в этой огромной стране принадлежит к какому–то «коллективу». Это своего рода вторая, наиболее главная для человека «прописка». Дело доходит до анекдотов, когда, знакомясь друг с другом, китайцы не спрашивают, как вас зовут, а интересуются, «из какого вы коллектива».

«Коллектив» — это все. Он определяет границы экономической жизни семьи, создает эталоны морали, дает указания иметь женщине детей или нет, предписывает, как и когда убирать жилище, улицу и т. д. Но главная функция «коллектива», его руководителя — это постоянная, хорошо отлаженная система взаимной слежки и доносов, что по существу не делает разницы между прежними «баоцзя» и нынешними «коллективами».

Не так давно газета «Гардиан» писала: «В каждом переулке Китая есть свой осведомитель. Одиночество неизвестно в Китае, поскольку сосед доносит на соседа, друг шпионит за другом». Газета добавляет, что в ЦК КПК создан даже специальный отдел, который является «центральным пунктом проверки миллионов доносов, ежедневно поступающих от шпиков внутри страны». На языке пекинских лидеров тотальная слежка, преследование за политические убеждения именуются «эрой всеобщего порядка в «поднебесной». А чтобы этот «порядок» стал еще прочнее, время от времени обнародуются списки казненных «контрреволюционеров», состоящие из сотен имен. К этой крайней мере прибегали прежние правители страны и продолжают прибегать нынешние. При этом находятся такие активисты, которые денно и нощно призывают к увеличению казней для более жестокой расправы с «политически вредными элементами», которые якобы пользовались поддержкой «банды четырех».

В этой связи невольно вспоминаются резкие атаки пекинской пропаганды на Конфуция, с одной стороны, и кампании в защиту одной из наиболее мрачных фигур в многовековой истории страны императора Цинь Ши–хуана (III век до нашей эры) — с другой. Китайским идеологам весь этот нарочитый маскарад понадобился только для того, чтобы поставить на одну доску деспотизм давно усопшего изувера и идею «революционного насилия» диктатуры пролетариата и списать за этот счет тысячи невинно наказанных людей. Чтобы представить себе более выпукло, каким образом пекинская пропаганда проводит в жизнь эти идеи, напомним одно высказывание, приведенное в книге «Да здравствуют идеи Мао Цзэ–дуна», изданной в Пекине в 1967 году. Оказывается, Мао еще в 1958 году говорил: «Цинь Ши–хуан издал приказ, который гласил: «Кто ради древности отвергает современное. Род того будет искоренен до третьего колена». Если ты привержен к старине, не признаешь нового, то вырежут всю твою семью. Цинь Ши–хуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев. Однако ему далеко до нас. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Ши–хуанов. Тот закопал 460 человек, а мы 46 тысяч — в сто раз больше. Ведь убить, а потом вырыть могилу и похоронить — это тоже означает закопать живьем. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы все это признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше».