Эван Райт - Поколение убийц (Generation Kill)

После нескольких дней дознания и желчных бесед с бойцами, командир первого разведбатальона лейтенант-полковник Стив Феррандо снимает все подозрения с трех людей, обвиняемых в грубом обращении с пленным, и восстанавливает Кочера и Капитана Америку в их правах. Позже я встречаюсь с Феррандо в его временном, частично разрушенном офисе. Это подтянутый сорокадвухлетний мужчина, который разговаривает скрипучим шепотом после перенесенного рака горла. Из-за этого голоса все называют его Крестным отцом. Кроме того, он использует это прозвище в качестве радиопозывного. Феррандо говорит мне, что, по его мнению, его люди были на грани, но все-таки не нарушили правил допустимого поведения. Но он добавляет: «Я думаю, если спускать такое поведение с рук, это может закончиться резней в Май-Лаи». Затем он перегибается через стол и спрашивает, не считаю ли я, что ему надо было жестче разобраться с Капитаном Америкой.

По правде, я не знаю, что ему ответить. Я был рядом, когда морпехи этого сравнительно небольшого подразделения убили немало людей. Я лично видел, как застрелили трех гражданских — одного из них насмерть, прямым попаданием в глаз. И это только верхушка айсберга. Морпехи убили десятки, если не сотни людей в бою, ведя огонь прямой наводкой. И, вероятно, никто никогда не узнает, сколько людей погибло от 30 тысяч

фунтов бомб, сброшенных во время воздушных ударов по наводке первого разведбатальона, или от ударов артиллерии по городам и шоссе, часто ночью — несколькими сотнями снарядов, расстрелянных по вызову батальона. И в дополнение к этим возможным сотням смертельных случаев, сколько других — тех, кто остался без ног или глаз, или других частей тела? Я не могу представить, как человек, который в конечном итоге отвечает за все эти смерти — по крайней мере, на уровне батальона, — все это объясняет и проводит черту между беспричинным убийством и цивилизованным военным поведением. Наверное, если бы от меня что-то зависело, я бы оставил Капитана Америку в должности, но забрал бы у него винтовку и штык, и дал бы ему взамен игрушечную пукалку.

Последнюю ночь в Багдаде — 18 апреля — первый разведбатальон проводит на футбольном поле стадиона, который когда-то принадлежал сыну Саддама Удею. Этой ночью обычные перестрелки между местными группировками начинаются еще до захода солнца. Морпехи разведбатальона, которые стоят в дозоре высоко на трибунах, вдруг попадают под обстрел. В то время как рядом свистят снаряды, один из бойцов, для которого все это стало большой неожиданностью, оступается, пытаясь вытащить из ограды свой пулемет и спрятаться в укрытие. В попытке восстановить равновесие он машет в воздухе руками. Снова раздаются выстрелы. Морпехи, которые наблюдают за этим снизу, лежа на траве, начинают хохотать. Кажется, будто война превратилась в комедию.

Позже, несколько морпехов из другого подразделения собираются в темном закутке стадиона, чтобы выпить за однорукого иракца, у которого был куплен джин местного производства по цене пять американских долларов за бутылку. В целом, чтобы избавить морпехов от комплексов, не нужен никакой алкоголь. Когда они поднимают тему «боевой дрочки» — кто больше всех мастурбировал с момента попадания в зону боевых действий — никто и не думает скрывать, как, например, дрочил на вахте, чтобы не заснуть и убить время. Пройдя через свою первую засаду в Аль-Гаррафе, несколько морпехов даже признались, что испытывали чуть ли не маниакальную потребность снять боевое напряжение посредством мастурбации. Но теперь, когда джин однорукого иракца льется рекой, морпех поднимает тему, настолько табуированную и по-своему почти что порнографическую, что я сомневаюсь, что он когда-либо заговорил бы об этом со своими приятелями на трезвую голову. «Знаете что, — говорит он, — я стрелял гранатами М‑203 по окнам и однажды в двери. Но есть кое-что, что я так бы хотел увидеть — я так бы хотел увидеть, как граната попадает кому-то в тело и разрывает его. Понимаете, о чем я?» Другие морпехи просто молча слушают его в темноте.

С первыми лучами рассвета батальон покидает Багдад по пустынной супер-автомагистрали и разбивает лагерь в шестидесяти километрах южнее от города. В пасхальное воскресенье капеллан проводит специальную службу на голом и бесплодном поле. «У меня хорошие новости», — начинает он, объявляя толпе из пятидесяти человек, что морпех из группы обеспечения разведбатальона выбрал этот день, чтобы принять крещение. Когда Колберт слышит эти хорошие новости, он не может скрыть ярость. Для него религия, как и музыка кантри — это проявление коллективного идиотизма. «Да ладно вам, — говорит он. — Морпехи крестятся? Раньше это было место для мужчин с незамутненным воинским духом. Капелланы здесь вовсе ни к чему».

На следующий день в первом разведбатальоне случаются четвертое и пятое ранения, когда сержант артиллерии Дэвид Дж. Дилл — сапер, прикомандированный к батальону — наступает на мину. Ему отрывает ногу, а осколок шрапнели попадает в глаз стоящему поблизости морпеху. В путанице, которая следует далее, кроется горькая ирония. Трое морпехов, которых оправдали в связи с инцидентом с пленным, теперь сообща работают над спасением раненых. Кочер бежит на минное поле, чтобы помочь Диллу. Погрузив его в Хамви, Капитан Америка приказывает морпехам, вопреки их бурному протесту, ехать коротким путем, и машина увязает в болоте. «Черт, это было ужасно, — говорит Рэдман, — когда мы толкали этот Хамви, с Диллом без ноги на заднем сиденье». В конце концов, они перенесли Дилла в другую машину, и ему оказали медицинскую помощь. Через несколько часов его ногу ампутировали ниже колена — это случилось бы и без задержки, вызванной желанием Капитана Америки сократить путь.

Первый разведбатальон переезжает в свой последний лагерь в Ираке — на бывшую иракскую военную базу у города Ад-Дивания, в 180 километрах южнее Багдада. Рота Браво в итоге обустраиваются в одном из самых паршивых мест лагеря. Бойцы размещаются на открытой бетонной площадке рядом с траншеями, где находится сортир, и ямами, в которых сжигают мусор. Песчаные бури не прекращаются. Большинство морпехов были в душе всего один раз за последние сорок дней. Мужчин донимают мухи и дизентерия. Исследуя этот последний адский лагерь почти что с удовлетворенной улыбкой, капрал Майкл Стайнторф — пулеметчик из второго взвода — говорит: «Куда бы нас не занесло во всем мире, единственное, что остается неизменным в корпусе морской пехоты — это то, что мы обязательно заканчиваем в какой-нибудь случайной, богом забытой дыре».

Старшие офицеры, которые разместились в лагере в казармах поприличнее, окружены ореолом победы. Первый разведбатальон — один из самых маленьких, легко вооруженных батальонов в корпусе — большую часть времени возглавлял блицкриг морпехов с конечным пунктом в Багдаде. «Ни одна другая армия в мире не способна сделать то, что сделали мы, — говорит мне Феррандо. — Мы — американские шоковые войска». Генерал-майор Джеймс Мэттис, у которого я также беру интервью в Ад-Дивании, не может нарадоваться на мужество и инициативу, проявленные бойцами первого разведбатальона. Победный успех в этой войне он в значительной мере приписывает им. «Они должны гордиться собой», — говорит он.