Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

…Весь петербургский период русской истории стоял под знаком внутреннего и внешнего влияния немцев. Русский народ почти уже готов был примириться с тем, что управлять им и цивилизовывать его могут только немцы. И нужна была совершенно исключительная мировая катастрофа, нужно было сумасшествие германизма от гордости и самомнения, чтобы Россия осознала себя, и стряхнула с себя пассивность, разбудила в себе мужественные силы и почувствовала себя призванной к великим делам мира» [218]. Он говорил, что «война должна освободить нас, русских, от рабского и подчиненного отношения к Германии…» [219]

Прославленный русский генерал М. Скобелев сказал в Париже сербским студентам тяжелые слова: «…Мы не хозяева в собственном доме. Да, чужеземец у нас везде. Рука его проглядывает во всем. Мы игрушки его политики, жертвы его интриг, рабы его силы… Его бесчисленные и роковые влияния до такой степени господствуют над нами, парализуют нас, что если, как я надеюсь, нам удастся когда-нибудь от них избавиться, то не иначе, как с мечом в руках… И если вы пожелаете узнать от меня, кто этот чужеземец, этот пролаз, этот интриган, этот столь опасный враг русских и славян, то я вам его назову – это немец…» [220]

Высокое положение прусско-немецкой знати при русском царе вскружило им голову и внесло в их характер и нравы элемент зазнайства и заносчивости, переросший в чванство и пренебрежение ко всему русскому, выражавшийся в непримиримости к русской культуре и традициям русского народа, к насаждению везде и всюду немецкой культуры и нравов, которая не могла быть ему привита без насилия и издевательств над русской душой. Война обострила у них эти чувства, и многие пруссаки и немцы избрали для себя путь поддержки своей исторической родины и среди них прусская агентура быстро находила для себя сторонников для организации враждебных действий против русского правительства.

Организацией шпионажа в России занимались многие ведомства Германии, но важнейшую роль среди них занимали личный штаб кайзера Вильгельма II, в котором работало более пятидесяти самых опытных разведчиков и разведчиц, штаб при военном министерстве численностью около 6 тыс. человек, государственная тайная полиция со штабом 500 чиновников и руководивших более чем 8 тыс. агентов и, наконец, просто тайная полиция, число которой было огромно [221].

В то время немецкая разведка чувствовала себя в России уверенно и не боялась преследований русской контрразведки, во главе которой стояли ее же агенты. Были и тщательно закамуфлированные агенты Nachrichtendienst, свившие себе гнездо вблизи царя и в правительстве, но было и много таких, кто открыто выражал поддержку антирусским настроениям в обществе. Первые находились под опекой министра императорского Двора и Уделов графа Фредерикса, пользующегося непререкаемым доверием у императрицы, и, следовательно, у императора. Дружеские отношения связывали Фредерикса с полковником Лаунштейном, военным атташе германского посольства в Петербурге [222]и влиятельными чиновниками прусского королевства и берлинского Двора кайзера Вильгельма II. Вторую категорию людей поддерживало правительство Горемыкина и Штюрмера, находя в них опору для проведения антирусских решений.

Германская особенность состояла в том, «что немцы не ограничивались только наемными агентами, которые возводятся иногда до «королевского достоинства, но они шпионят в высшем свете лицами, занимающими высокое положение в обществе; они шпионят среди целого класса населения, подготавливают к себе расположение отдельных слоев общества, если там им почва для этого благоприятствует; возбуждают у будущего противника элементы населения, склонные к брожению; подкупают для этого агентов и провокаторов; широко подкупают печать свою и чужую, провидя далеко вперед. Они заранее привлекают к себе целые страны или искусно отвлекают их от союзов против себя» [223]. Шпионство германских колонистов, рассеянных по всей России: арендаторов, купцов, приказчиков, поселившихся вблизи военных объектов и крепостей, было давно известно, но с ним не велось борьбы [224].

Особенно много немецких и прусских агентов осело в столице русской империи и Царском Селе, и прибалтийских землях. Их сильные резидентуры функционировали в Варшаве, Хельсинки, Таллине, Риге, Динабурге, Выборге и других городах империи. На прусскую разведку работало много курляндских помещиков, к которым принадлежал и сам граф Фредерикс. Его многочисленные протеже, внедренные в структуры царской власти в период, предшествующий Великой войне, и в ходе нее, играли важную и решающую роль в определении внутренней и внешней политики царской России. Предназначенный, по мысли императора Александра III, для конюшенных дел, он, с позволения и попустительства Николая II и его жены императрицы Александры Федоровны, стал вершить дела государственные и привел их, с помощью немецких агентов и их русских пособников, в такое расстройство, что Россия в Великой войне должна была умываться собственной кровью. Успеху Фредерикса содействовало и назначение комендантом царского Двора генерала Воейкова, женатого на дочери графа Евгении, даме из свиты императрицы и ее личной приятельнице [225].

Ценные услуги немецкой разведке оказывал еврей Игнаций Манус, маклер петербуржской биржи и друг Распутина, в окружении которого всегда находились пара немецких агентов [226]. Манус, как и банкир Рубинштейн, находился в сердечных и дружеских отношениях с Барком, министром финансов в правительстве Горемыкина, и все вместе они препятствовали мобилизации и финансированию русской промышленности на нужды войны. Пособником Мануса был и Александр Вышнеградский, влиятельное лицо в петербургском свете и директор столичного международного банка. Эти люди информировали Nachrichtendienst о таких важных вопросах, как, например, программе модернизации русской армии, рассчитанной на 1914 – 1917 годы.

После начала Великой войны и провала германо-австрийских планов в скорой победе над Антантой, в Петербурге сформировался широкий и влиятельный круг сторонников сепаратного мира с Германией и Австро-Венгрией, смело и открыто демонстрировавших свои взгляды в столичных салонах. К этому кругу принадлежали влиятельные сановники двора, министры правительства, члены Государственного Совета и Государственной Думы – такие как Горемыкин, Штюрмер, Голицын, Маклаков, П. Дурново, Дрентельн, Танеев, Щегловитов и многие другие. Измена и предательство гуляли по коридорам царской власти, и никогда врагам России не было так легко и вольготно творить свое черное дело, как в эту войну. Столица империи в годы войны ни в чем не изменила своего лица: буйствовали шуты и клоуны, клеймя со сцен и кафедр все русское, кипела жизнь на биржах и в салонах богатых и именитых петербуржцев, где о войне говорили с пренебрежением и даже со злостью. В Петрограде без устали шли балетные и цирковые представления, скачки на ипподромах, кордебалеты. Разжиревшая петербургская знать платила огромные деньги за место в театре. Сборы представителей кордебалета давали невиданные барыши. Репортеры объявляли, что «танцовщицы получали ценных подношений на десятки тысяч рублей. А в кружки для беженцев и на подарки в окопы для солдат не опускали даже копейки» [227]. На Восток от Днепра и Москвы война почти не ощущалась. Газеты и журналы, скованные жесткой цензурой о войне не сообщали, «критика Германии была запрещена» [228].