Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

Никакие предостережения, высказанные Николаю II министрами– «бунтовщиками», что у Государя есть более важные обязанности, чем ответственность за судьбу сражений на полях войны, не остановила царя от его пагубного решения возложить на себя обязанности Верховного Главнокомандующего русской армией. Печальные примеры из недалекой русской истории, когда императоры Петр Великий и Александр I терпели поражение в Прутском походе и в сражении под Аустерлицем, не стали предостережением для упрямого царя. К тому же, фанатично верившему в искупление молитвой царю в одну из таких минут «почудился голос, призывающий его к воинству», что было расценено вездесущим «старцем» как предопределение Бога и знак судьбы. Председатель Государственной Думы Родзянко не сумел добиться встречи с императором, чтобы отговорить его принимать на себя обязанности Верховного, но он отправил Николаю II письмо в котором открыто выразил общее мнение, бытовавшее в русском обществе: “»Народ не иначе объяснит ваш шаг, как внушенный вам окружающими вас немцами, которые в понятии народном связываются с нашими врагами и изменою русскому делу» [303].

23 августа Николай II назначил себя Верховным главнокомандующим и убыл в Ставку. Это было началом конца. Государственный корабль остановился, в его капитанской рубке не было капитана и не было штурмана, который должен был проложить курс среди бушующих волн, не было и механиков, способных запустить остановившиеся двигатели. Приняв решение возглавить Ставку, Николай II оставил правительство без всяких указаний, без каких-либо советов, как оно должно работать в его отсутствии [304]. Похоже было, что царь уезжал из столицы под принуждением своего двора и его больше беспокоила собственная судьба и судьба семьи, а не империи. Бездействовало и правительство, совершенно самоустранившееся от руководства экономикой страны и делами по обеспечению действующей армии всем необходимым для ведения войны. История государств не знает подобных примеров, когда бы правительство своей страны работало в интересах чужой страны. Не было связи у правительства и с Государственной Думой, заседания которой во время премьерства Горемыкина проходили крайне редко, так как он был убежден, что во время войны «невозможна законодательная работа» и депутаты Думы собирались на короткий срок, только для принятия росписи [305]. Все ветви власти в царской России существовали и жили, как живут водоросли в озерах, обособленно и борясь друг с другом. Отсутствие контроля за деятельностью правительства со стороны монарха, и невозможность осуществить такой контроль со стороны парламента и общественных организаций, поставило министров в исключительное положение. Они быстро отошли от решения важных государственных дел и занялись множеством мелких, ничтожных дел, создавая вокруг себя дутый эффект значимости их работы. Свободное обращение с законом и расходованием денежных средств привела к повальному их хищению и растратам, восполнить которые со временем стало невозможным. Злоупотребление лиц, облеченных властью, стало модным и повсеместным явлением, и их никто не мог остановить в невоздержанности, прихотях и алчности. Прочное здание русского самодержавия стало трещать, и многовековая мудрость русского народа не могла спасти его. Бесконтрольная правительственная власть быстро разлагалась и становилась опасной для государства и во всех слоях общества стала зарождаться идея свержения этой власти, нашедшая распространение в широких народных массах.

Вместе с царем отбыли министр двора граф Фредерикс со своей бесчисленной императорской свитой, насчитывающей несколько тысяч человек, с полками охраны и конвоя, так что штаб в Ставке разросся до таких размеров, что из города Могилева пришлось отселять добрую половину всех его жителей, чтобы в их домах разместить обслуживающую прислугу. Ставка стала походить на большой постоялый двор, где утрачивалась мысль о войне, и где придворные сплетни царедворцев были опаснее сводок с фронтов. По прибытию царя в Ставку его встречал там мрачный, ссутулившийся, в забрызганных сапогах великий князь Николай Николаевич [306]. Здесь же был вновь назначенный начальник штаба Ставки генерал Алексеев, который ознакомил императора с обстановкой на фронтах. Великого князя игнорировали и ждали его отъезда на кавказский фронт. В кармане императора лежало письмо Александры Федоровны, в котором она писала, что не будет спокойна до тех пор, пока Николай Николаевич не покинет Ставку [307].

Царь по прибытии в Ставку ни во что не вмешивался, ничего не менял и ничего не предлагал – он словно кого-то все время боялся и в присутствии министра графа Фредерикса всегда молчал, или задавал самые безразличные вопросы, которые никак не соотносились с обсуждаемой проблемой. Всем военным хозяйством руководил начальник штаба Ставки генерал Михаил Алексеев, который умело уводил войска из окружения в Прибалтике и на западе Украины, и не позволял прусскому окружения императора вмешиваться в работу штаба, который он возглавлял. Это было труднее сделать, чем сражаться в бою, но он добивался сокрытия замыслов подготавливаемых наступательных операций и мест нахождения резервов от близких сановников царя, но не мог их скрыть от императора, и потому они все равно становились известны германской разведке.

С приездом Николая II в Ставку, после того, как он назначил себя Верховным Главнокомандующим, работа Союзов земств и городов была парализована. Царь не хотел иметь никакого дела с лидерами земского и городского движения, а организовывать работу правительства по мобилизации экономики страны для нужд войны ему не позволяло его прусское окружение. Это же окружение заставляло императрицу поддерживать взгляды императора на земское движение. «Никому не нужно их мнение, – писала царица Николаю II по поводу постановления Петроградской городской думы, в котором говорилось о необходимости обновления правительства. – Пусть они лучше всего займутся вопросами канализации… Мы богом поставлены на трон и должны сохранить его крепким и передать непоколебленным нашему сыну» [308].

В такой обстановке русская буржуазия встала в оппозицию как к императору, так и к правительству и заменила свой старый лозунг «единения с царским правительством» лозунгом «создания министерства доверия» [309]. Депутаты Государственной думы поощрили создание в июне военно-промышленных комитетов, перед которыми была поставлена задача мобилизации промышленности страны для работы на войну. Предполагалось, что они сосредоточат в своих руках руководство крупной и средней промышленностью, а союзы земств будут развивать мелкую кустарную промышленность.