Виктор Устинов - Украденная победа 14-го года. Где предали русскую армию?

Однако беспокойство за судьбу Бельгии и неуверенность высшего военного руководства Франции в успехе наступления повергло все довоенные планы на бездействие. Только 2 августа был рассмотрен и утвержден вариант к основному плану, который содержал уточнение: в случае наступления германских войск через Бельгию развивать боевые действия на левом крыле французский армий до р. Маас от Намюра до Живе. Но французское правительство, признавая основательность этих соображений, все-таки думало, что Германия не нарушит нейтралитета Бельгии, который она же сама и гарантировала в 1839 году. Наконец, в Париже считали, что если бы даже германская армия и решилась нарушить гарантированный ею нейтралитет Бельгии, то все же главный удар она должна была, по мнению французского главного штаба, направить через франко-германскую границу, так как с ее стороны было большим риском вести большие силы через страну с враждебным населением. Слабость этих соображений была осознана правительством Франции только за несколько месяцев до начала войны, за которым последовало усиление старых крепостей Лиля и Мобежа на бельгийской границе, но завершить эту работу не удалось, так как началась война, и немцы ринулись на Францию именно через бельгийскую границу, пользуясь хорошо развитой железнодорожной сетью, построенной ими в этом направлении. Были и другие соображения, вплоть до ввода в угрожаемый период французских войск в Бельгию, но взять на себя инициативу войны французы не хотели, к тому же примешивалось и чувство осторожности, вызванное неуверенностью военных в подсчете германской военной мощи. Французы оценивали ее силу на западе в 68 пехотных дивизий, а в действительности она достигала 83,5 дивизий [35]. Участие английской армии в войне держалось в большом секрете, хотя оно и было детально отработано, и они должны были действовать на левом фланге французских армий [36].

Убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево во Франции было осуждено, но французское правительство за этим событием сумело сразу рассмотреть зловещую его сторону, и, словно предугадывая цепь последующих событий, в Париже стали готовиться к худшему. Президент Франции Пуанкаре вместе с высшими правительственными лицами 20 июля на крейсере прибыл в Кронштадт, где его встречал Николай II в окружении большой свиты, среди которой выделялись генералы прусского происхождения, за вежливостью и улыбками которых скрывалась их ненависть к демократической Франции. Высокого гостя из Франции царь повез в Петергоф, где у входа в Большой дворец их встречали министр императорского двора генерал-адъютант граф В. Б. Фредерикс, обер-гофмаршал двора граф П. К. Бенкендорф, обер-церемониймейстер барон П. П. Корф и личный адъютант германского кайзера генерал-лейтенант Хелиус [37]. От такого избытка прусских выходцев и прусского духа при дворе русского царя представителям французской делегации показалось, что они приехали не в Россию, а в Пруссию – так разительно все отличалось от русских обычаев и русских традиций. Два последующих дня пребывания французского президента в России прошли в Красном Селе, где французам были показаны многочисленные и красочные построения русских войск, собранных для демонстрации силы, которой в действительности нельзя было обнаружить. В честь президента Франции Пуанкаре в Большом Петергофском дворце состоялся парадный обед, где в присутствии дипломатического корпуса Николай II выступил с пространной и воинственностью речью. В адрес Германии, ничем еще не угрожавшей России, царь сделал несколько воинственных высказываний, и всем показалось, что вопрос войны с немцами уже «созрел» [38].

Положение Франции перед угрозой войны оставалось трудным. В России царь Николай II и его окружение заверяло Пуанкаре в верности франко-русскому союзу, в то время как в Петербурге нарастали стачки и забастовки рабочих Путиловского завода и заводов за Московской заставой, спровоцированные офицерами царской охранки, открывшими огонь по рабочим без всяких на то причин, а железнодорожники угрожали остановкой всего железнодорожного транспорта. Работники германского посольства во все дни пребывания французской делегации в Санкт-Петербурге разъезжали по улицам города и открыто призывали рабочих и население столицы к неповиновению властям. Зная истоки этих провокационных выступлений, и кто их инициировал, среди членов французской делегации не было уверенности, что русское правительство, возглавляемое немощным Горемыкиным, способно выполнить свои союзнические обязательства. Но как только в Петербурге 23 июля было получены сообщения из Австрии об ультиматуме Сербии, а германские послы в Англии, Франции и России в тот же день заявили правительствам этих держав, что Германия находит требования Австрии правильными и «отмечает с особой определенностью» [39], что весь этот вопрос подлежит решению исключительно между Австрией и Сербией, без всякого вмешательства со стороны других держав, то в столицах стран Антанты стало ясно, что в Германии и Австро-Венгрии уже принято решение начать войну. Пуанкаре сокращает свой визит в России, но по пути на родину он делает еще один важный политический шаг – посещает Швецию и добивается от шведского правительства заверений в сохранении нейтралитета в назревавшем конфликте на европейском континенте.

Расстановка сил на европейском континенте в конце июля обозначилась, непонятной оставалась позиция Англии даже в тот момент, когда решался вопрос о войне и мире. 1 августа Франция, получив из Германии провокационный запрос – останется ли она нейтральною в случае войны Германии с Россией, сообщила об этом английскому правительству, заявив при этом, что остаться нейтральною она не может и просит, чтобы Англия открыто объявила себя на стороне Франции. Английское правительство немедленно ответило на этот запрос прямым отказом, что оно «не может в настоящее время принять на себя никакого обязательства» [40]. Ответ англичан поверг французов в шок, из которого они быстро вышли, осознав, что война для них неизбежна. Французы считали для себя неприемлемым требование германского правительства, чтобы Франция в виде залога за свой нейтралитет «передала Германии крепости Верден и Туль» [41], с потерей которых утрачивалась всякая способность французской армии и страны к сопротивлению.

Английское правительство уже давно решило участвовать в войне на стороне Франции и России, и вело активную подготовку к ней, но ее министр иностранных дел Грей еще раз принимает на себя роль «миротворца» и считает необходимым созвать конференцию послов четырех держав (Англии, Франции, России и Германии) и предложение об этом было передано 26 июля в Париж, Берлин и Петербург. Целью конференции намечалось предотвращение дальнейшего осложнения кризиса между Австрией и Сербией, но эти государства Лондоном на переговоры послов не приглашались. Соотношение сил на конференции складывалось явно не в пользу Германии, и ее отказ от переговоров уже в силу одного этого обстоятельства был по существу предрешен сразу.