Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

После этого фильмы У Ин Хи запретили, ее фотографии в журналах закрасили или вырезали, а страницы с упоминаниями ее имени в книгах по истории кино склеили. Если по телевизору показывали ее классические фильмы, все сцены с нею вырезались, и сюжет превращался в полную околесицу, а зрители получали внятное предостережение – они, обитатели этого ритуализованного мира умели понимать такие намеки. Ю Хо Сона выслали из Пхеньяна и «отправили на производство». Тысячам очевидцев казни особым указом запретили о ней поминать под страхом смерти. Но зачем возводить трибуны и завозить на автобусах тысячи очевидцев, если не хочешь, чтоб те об этом говорили?

А уж они, конечно, говорили – шепотом, украдкой озираясь через плечо. Тремя годами позже, на вилле, в своей богатой тюрьме, Чхве Ын Хи подслушала, как работники пересказывают друг другу эту историю довольно громко – то ли нечаянно голос повысили, то ли хотели, чтоб она услышала. И предостережение она тоже прекрасно поняла.

Только один человек в стране может отдать приказ без суда и следствия казнить знаменитую и почитаемую актрису, которая его подвела, и поставить шоу с таким безупречным и безжалостным чутьем, – и зовут этого человека Ким Чен Ир.

Наблюдая за пьяными гостями на банкете в честь воссоединения с Сином, Чхве припомнила трагическую историю народной актрисы. Вот в какой мир они оба ныне вступали.

Син сидел по правую руку от Ким Чен Ира. Тот со старшим говорил любезно и учтиво, чуть ли не сокрушенно. Любимого руководителя всю жизнь баловали, он всегда получал все, чего хотел, и, надо думать, лишь редкие переживания волновали его своей новизной. Наверняка то было одно из них. Среди его знакомых Син Сан Ок был первым кинорежиссером мирового масштаба – Ким Чен Ир видел, любил и ценил все его фильмы – до того, что счел Сина достойным стать северокорейской звездой.

– Пожалуйста, простите за театральность, господин Син, – блестя глазами, сказал Ким Чен Ир. – Мне жаль, что я причинил вам столько страданий.

Он взял руку Сина, переложил себе на колено и пожал. Не успел Син открыть рот, Ким Чен Ир продолжил:

– К госпоже Чхве никто и пальцем не прикоснулся. – И затем, возвысив голос, обратился к остальным гостям: – Я вам вручаю ее ровно такой же, как была! Мы, коммунисты, чисты, господин Син. Не так ли, товарищи?

– Да, господин! – хором гаркнули гости и разразились аплодисментами.

– Будем верны нашему любимому руководителю! – заорал какой-то человек – позднее Син узнал, что это главный редактор партийной газеты «Нодон Синмун». Все за столом подхватили тост и выпили.

– Ударный труд ради общего дела! – завопил кто-то другой, пока вновь наполнялись стаканы.

Тост следовал за тостом, и вскоре Ким Чен Ир объявил «алкогольную атаку», одну из своих любимых салонных игр: гостям полагалось заглатывать дозу за дозой, после каждой выкрикивая верноподданнические лозунги. Непьющий Син решил, что уклоняться немудро. Прозорливое решение – Ким ценил мужчин, умеющих пить, полагая это признаком силы и самоконтроля. Какой же ты мужчина, если неспособен пить коньяк? Все вокруг наливали Сину выпить и хлопали его по плечу. Гён Хи, младшая сестра Ким Чен Ира, которую тот яростно оберегал еще с детства, когда младший брат Шура утонул в садовом пруду, подлила Сину спиртного и тихонько сказала:

– Пожалуйста, помогайте моему брату.

Ее бокал тоже часто приходилось освежать: она дожила до ранних стадий тяжелого алкоголизма, который впоследствии помешает ее партийной карьере и погонит ее искать спасения в китайской реабилитационной клинике.

Бесконечные тосты вылились в многочасовые возлияния. Оркестр играл южнокорейские эстрадные песни (официально запрещенные) – Сии, который за все эти годы в Северной Корее слышал только военные марши и гимны великому вождю, очень удивился. Иногда гости победоносно подпевали: «Они пели не потому, что им нравились южнокорейские песни, а потому, что считали Юг своим», а значит, им принадлежала и музыка Юга.

От коньяка Сина повело. Он глянул на Чхве – та улыбалась и болтала с соседями. Держалась она непринужденно – можно подумать, она здесь своя. Подыгрывает Ким Чен Иру и его прихвостням, подумал Син. Или ей окончательно промыли мозги? Может, им затем и не давали видеться столько лет? Ее перевоспитали, велели разузнать, что он думает на самом деле? Накатила паранойя; Сина мутило. Хорошо бы прилечь.

По счастью, вечер, похоже, близился к концу. Впрочем, любимый руководитель внезапно повернулся к Сину и спросил:

– Может, посмотрим кино? Что скажете?

Ким, Син, Чхве и еще несколько человек перешли в маленькую просмотровую, где посмотрели пару пропагандистских короткометражек. Кино закончилось минут через двадцать, и все вернулись в зал, где вечеринка обрела второе дыхание. «Еда, питие, пение и танцы продолжались до трех ночи», – вспоминал Син; затем Ким Чен Ир вдруг заметил, что Син совсем вымотался. Хозяин подозвал какого-то человека – потом выяснилось, что это Чхве Ик Кю, наставник по кино и будущий сослуживец Сина.

– Отошлем наших голубков домой, – сказал Ким Чен Ир. – Проводи их к моей машине.

Ким Чен Ир дошел до «бенца» вместе с ними. Син и Чхве притихли. Чего от них теперь ждут? Чхве Ик Кю забрался на водительское сиденье. Син открыл заднюю дверцу. Ким, смеясь, прозрачно намекнул:

– Раз у вас сегодня особый день, отправляйтесь на свое брачное ложе и отдыхайте!

И затем Сина с Чхве отвезли на самую первую виллу, где поначалу держали Чхве, – в вульгарный дом, поросший люстрами. Они распрощались с Чхве Ик Кю и поднялись в роскошную спальню; на кофейном столике – коньяк и корзина с фруктами. Едва закрылась дверь, Чхве объявила:

– Милый, если ты меня не любишь, будем спать в разных комнатах. Ты только скажи сразу.

Син посмотрел на женщину, которую столько лет обожал. Он любил ее с первой минуты, жил, спал и работал с ней чуть ли не всю свою взрослую жизнь. Но, как он признавался позднее, гордость не позволила ему «просто сказать: „да, я тебя люблю”». Он лишь улыбнулся. Чхве поняла. Он шагнул ближе, обнял ее. Так они и постояли, ни слова не говоря.