Пол Фишер - Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Для него эта поездка была очередным шагом к повышению престижа Северной Кореи. А для Сина и Чхве идеальной лазейкой – если бы в Вену удалось добраться им обоим. В первый раз Чхве пустили лишь до Будапешта – дальше Син полетел один. Сбежав, он оставил бы Чхве одну. (То же правило давно применялось к северокорейцам, которые ездили за рубеж по государственным делам: им полагалось жениться, чтобы в случае невозвращения оставить в заложниках жену и детей.)

В Вене с Сином с утра до ночи дежурили «трое или четверо» северокорейских сотрудников. Они поселились в соседнем номере отеля «Интерконтиненталь» и, как обычно, конфисковали у Сина паспорт в аэропорту прямо за паспортным контролем. Первый день Син провел, как ни смешно, в «Банке Америки» – открывал счет, куда планировалось переводить средства Ким Чен Ира: они уговорились после открытия офиса хранить ежегодный бюджет в три миллиона долларов в Вене. Син открыл счет на «Син Фильм», указав адрес сотрудника северокорейского посольства, и внес туда первые десять тысяч долларов. Когда оператор спросил, потребуются ли для управления счетом другие подписи, Син покачал головой и расписался. Право на платежи и снятие средств будет у него одного.

Закончив дела в банке, Син приступил к поискам офиса, и на каждом шагу его сопровождали кураторы. Спустя десять дней Син вернулся в Будапешт, а оттуда они с Чхве полетели в Пхеньян. Оба продолжали втираться в доверие к Ким Чен Иру. Когда один японский журнал опубликовал интервью, в котором Син отрицал факт похищения и утверждал, будто живет на свободе в Восточной Европе, Син тотчас отправил экземпляр Киму; тот перезвонил, очень довольный, и санкционировал дальнейшие поездки на Запад.

Отношения Сина и Чхве с их тюремщиком строились странно. С годами у Ким Чен Ира сложилась репутация гуманного и заботливого главы студии – во всяком случае, среди тех, кто был ему верен. По данным из официальных источников и от перебежчиков, он был добр и щедр с подчиненными, хотя временами становился непредсказуем, угрюм и раздражителен. Он нередко приходил на площадку, «без церемоний» общался со съемочной группой, расспрашивал о личной жизни и профессиональных делах, иногда обещал решить возникшие проблемы, точно глава мафиозного клана у Копполы. Иногда он торчал на площадке с утра до ночи. К Сину, впрочем, он заходил реже – может, не хотел, чтобы новый протеже нервничал под бдительным надзором.

Что касается создания фильмов, говорил Син, «ограничений было меньше, чем принято считать». Но каждый фильм придумывался на собрании сценаристов при участии Ким Чен Ира, который настаивал, чтобы зерно фильма соответствовало требованиям «с позиций идеологического просвещения». Син и Чхве теперь встречались с Ким Чен Иром только на этих совещаниях и на вечеринках – Син их не любил, и оба по возможности их избегали. В повседневной работе они связывались с любимым руководителем через ненавистного Чхве Ик Кю – он передавал Ким Чен Иру все сообщения и просьбы.

Чхве общалась с любимым руководителем больше, но взаимопонимание у него лучше сложилось с Сином. Тот признавался в «смешанных чувствах» к человеку, который сначала бросил его в тюрьму, а затем подарил невообразимую творческую свободу. Син проникся уважением к Ким Чен Иру – к его вкусам, его глубокому пониманию кино, – хотя со временем догадался, что тот путает факты с вымыслом и зачастую рассуждает о Джеймсе Бонде или Рэмбо так, будто это «документальные драмы в жанре соцреализма». Не выказывая неуважения или снисходительности, Син старался развеять эту иллюзию. В целом же – по крайней мере, в вопросах кино – «[Ким Чен Ир] был обычный молодой человек. Любил боевики, эротику, хорроры. Ему нравились женщины, которые обычно нравятся мужчинам».

Любимый руководитель обладал чувством юмора и был самым смешным северокорейцем из всех, кого Сину и Чхве доводилось встречать; «половину всех наших телефонных разговоров Ким рассказывал анекдоты», говорил Син. В основном он был честен: «если [Ким Чен Ир] обещал, он держал слово», свидетельствовал Син. По его словам, Ким открыто обсуждал с ним многие темы, в том числе искусственное «поклонение вождям», которое навязывал своему народу «Ким не раз говорил мне, что тревожится за страну» – говорил откровенно, чего не мог позволить себе на публике. Он вовсе не походил на «безумца», которым его вскоре станет изображать пресса, утверждал Син, хотя и был явным социопатом – он просто «тщательно планировал и железной волей доводил свои проекты до конца». А в конечном итоге, заключал Син, «революция оправдывает все. Цель оправдывает средства».

Даже Чхве неохотно признавала, что Ким Чен Ир обаятелен и решителен. «Он на все обращает внимание, он за всем следит… Это просто потрясающе», – говорила она в то время. Но «ему казалось, будто ему все дозволено». Он имел привычку держать людей в напряжении, то хвалил их, то унижал, и они не знали, чего ждать. Порой он обращался с Чхве как с уважаемой пожилой женщиной, матерью или бабушкой; порой презрительно язвил. То он льстил и отпускал комплименты, то критиковал ее наряд перед подчиненными. На вечеринках он, бывало, сплетничал про южнокорейских телевизионных и кинозвезд, в том числе при Чхве обсуждал адюльтеры Сина.

Чем старательнее Ким Чен Ир напускал на себя властность и непринужденность, тем больше походил на ребенка. Зачастую его эмоции смахивали на расчетливую фальшь – как он в нужный момент брал тебя за руку, как он плакал от русских народных песен, – но снова и снова он вспыхивал злой завистью или гневом, которые могли стоить тебе работы или жизни. Син и Чхве встречали таких людей, хоть и помельче масштабом: талантливых, но недостаточно, властных, завистливых, неуверенных в себе, хвастливых и невоздержанных; у них раздутое эго, и они, боясь лишиться контроля, суют нос в каждую мелочь. Ким Чен Ир, считали оба, был чистейшей воды кинопродюсером.

После выхода из тюрьмы, говорила Чхве, Син «работал как ненормальный». Среди северокорейской элиты, где коллективная система спихивания ответственности друг на друга и минимальные пайки, не зависящие от качества работы, способствовали непродуктивности и лени, больше Сина трудился, кажется, только Ким Чен Ир, который не спал ночами, то работая над фильмом, то планируя теракт.

Среди северокорейских киношников Син славился своим подходом к работе. На фотографиях с площадок пятидесятивосьмилетний режиссер лежит в грязи с ручной камерой или по-генеральски командует толпой сотрудников. За три коротких года Син и Чхве поставили семь фильмов, бесчисленное множество спродюсировали – и ничего смелее и качественнее в Северной Корее еще не выходило. Своим кино оба очень гордились. Они раздвигали границы – не только ради художественного эксперимента, но ради подлинного удовольствия и духовного роста зрителей. Оба надеялись – и впоследствии не раз об этом говорили, – что их фильмы привносили в мрачную окружающую действительность хоть каплю радости. «В Северной Корее влияние кино огромно, – говорил Сии. – Вряд ли я смог бы снимать [только] для семейства Кимов… [поэтому] больше всего я думал о народе, который будет это кино смотреть». Он довольно быстро «возненавидел» коммунизм, превращавший любовь и семью в «мертвые ценности». «Тоскливый дурдом», – так Син характеризовал идеологию, которую ежедневно наблюдал в действии.