Алексей Сахнин - Опыт Октября 1917 года. Как делают революцию

Итак, внутрипартийные разногласия были сформулированы и преданы огласке. О себе в качестве знаменосцев двух взаимоисключающих стратегий заявили крупнейшие деятели партии – сам Ленин с одной стороны, и Каменев с другой. Большинство «генералов» большевизма заняли промежуточную, колеблющуюся позицию. Из их числа наиболее близок Ленину был Шляпников, что давало в руки вождю существенный козырь в предстоявшей внутрипартийной борьбе. Однако случаю было угодно несколько уравновесить шансы сторон. «Числа 7 или 8 апреля, – вспоминал Шляпников – во время одной из агитационных поездок в качестве члена Исполнительного комитета на какое-то предприятие, на наш автомобиль налетел трамвай, и я был тяжело контужен, потерял сознание. После этого я попал в госпиталь». Из госпиталя он вышел уже ближе к концу месяца, когда борьба перешла в совсем другую фазу и место, которое он мог бы занять среди сторонников Ленина, было уже занято. Пока же, свое слово в споре должны были сказать «офицеры» и «унтер-офицеры» партии.

Ленин, однако, не оставлял попыток найти единомышленников среди наиболее известных и авторитетных социал-демократов. Так, по словам Суханова, Ленин, в надежде «создать центр прозелитизма», встречался с некогда видными, а ныне не слишком активными большевиками, – Базаровым, Авиловым, Десницким, Красиным, Гуковским и др. Участники этого собрания рассказывали Суханову, что «весь вечер Ленин слушал и не говорил ни слова – «по случаю хрипоты»», что вождь «хотел только узнать, верят ли они в его новые истины, сочувствуют ли его планам и годятся ли в штаб…». А когда понял, что ни один из его старых соратников (и оппонентов) не готов разделить его «Апрельские тезисы», – «с миром отпустил их».

Это была не единственная попытка Ленина заручиться поддержкой или переубедить видных членов (в прошлом или настоящем) собственной партии. В распоряжении историков сегодня есть несколько упоминаний о «частных совещаниях», проходивших в первой половине и середине апреля, в ходе которых вождь пытался преодолеть непонимание и излишний, с его точки зрения, консерватизм своих однопартийцев. Одно из самых любопытных упоминаний об этих совещаниях оставила А. Коллонтай, вставшая на сторону Ленина одной из первых среди большевиков. «Прошло 22 года с той весны, как раз апрель, когда я жила у тебя – писала она в апреле 1939 г. Т. Л. Щепкиной-Куперник – и В. И. Ленин заезжал со Свердловым в твои комнаты, где бывали наши партийные совещания… За эти 22 года мир стал иным, и повернули его именно совещания, намечавшие линию, которые имели место в твоих сейчас исторических комнатах». Итак, Коллонтай пишет о важнейших совещаниях апреля 1917 г., на которых «намечалась линия» и готовился исторический «поворот», изменивший судьбы мира. Сведения о таких совещаниях, правда весьма отрывочные, есть и в других источниках. О них, девять лет спустя, упоминали, например, Бубнов и Ломов.

Судя по тому, что эти чрезвычайные совещания не оставили после себя никаких документов, а лишь упоминались мимоходом в воспоминаниях тех, кто стал в те дни сторонником ленинского курса, речь идет об активной фракционной работе Ленина: он создавал свой «штаб», «центр прозелитизма» и готовился противопоставить его политике и устройству того внутрипартийного режима, который укрепился в партии накануне его приезда. Принципиально важно отметить, что в этих совещаниях участвовали Коллонтай, Свердлов, Ломов и Бубнов, выступавшие в развернувшейся в апреле внутрипартийной борьбе на стороне Ленина. Участвовал ли в этих или аналогичных совещаниях Сталин? Ответить на этот вопрос однозначно нельзя – прямых свидетельств тому нет. Однако тот факт, что Сталин открыто примкнул к сторонникам Ленина (об этом речь пойдет ниже), дает основание предполагать, что он также был вовлечен в сферу ленинского «прозелитизма» и весьма глубоко.

Ленин хорошо понимал, что как бы благоприятно не восприняли его идеи рядовые большевики и сочувствующие партии рабочие (а судить об этом пока было рано), без влиятельных, компетентных и опытных «генералов» ему не обойтись. В течение всего периода революции Ленин будет пытаться привлечь на свою сторону самых талантливых «генералов», даже если они окажутся выходцами из лагеря его противников. Самыми знаменитыми кадровыми «приобретениями» Ленина в ближайшие месяцы станут Сталин и Свердлов.

В историографии, как отечественной, так и западной прочно утвердилось представление о том, что наиболее ярким примером, иллюстрирующим переворот большевиков от умеренной линии середины марта – середины апреля к более радикальному курсу, провозглашенному Лениным в «Апрельских тезисах», стала эволюция взглядов Сталина, якобы перешедшего из лагеря «правых» большевиков (Каменев и др.) в лагерь «верных ленинцев». Представляется, что такой подход страдает схематизмом и тенденциозностью. Дело в том, что он основан на некоем «телеологическом» подходе к оценке исторических процессов, при котором их причины усматриваются в конечных результатах или, как минимум, измеряются по шкале, построенной на этих результатах. Так, из того факта, что Ленин и Сталин оказались в итоге (скажем, во время Апрельской конференции) единомышленниками и союзниками во внутрипартийной борьбе, вовсе не следует, что Сталин предварительно «переметнулся», и из сторонника Каменева превратился в «ленинца». Объяснение идейной и политической эволюции того или иного деятеля следует искать только в двух основаниях: в его собственных взглядах и той исторической обстановке, в которой он развивался. И Сталин тут не исключение.

Для того, чтобы правильно понять природу и эволюцию взглядов и позиций Сталина, необходимо иметь ввиду несколько обстоятельств. Во-первых, как это было показано выше, Сталин в марте 1917 г. вовсе не был простым резонером взглядов Каменева. Его собственный анализ революции существенно отличался от каменевского, хотя на уровне тактики, на уровне политической практики у них и было много общего. Во-вторых, появление Ленина и его усилия найти сторонников среди «генералов» большевизма не требовали от Сталина теоретической и политической капитуляции, как это пытается представить, например, Троцкий. В-третьих, изменение политической ситуации в стране в целом, особенно после ноты Милюкова 18 апреля, требовало соответствующего осмысления и новых выводов, и Сталин в этом отношении испытывал такую же эволюцию, как и многие его однопартийцы, так что говорить о том, что он сделал свой выбор из соображений конъюнктуры, стремясь опереться на поддержку Ленина, как это делает Слассер, не верно. Наконец, в-четвертых, взгляды Ленина также не были неизменны; он корректировал свои оценки и практические предложения, что, подчас, снимало или смягчало разногласия, разделявшие его со Сталиным. Учитывая все это, проще понять, каким образом Сталин занял то место в новом внутрипартийном режиме, на которое он, казалось, не мог претендовать.