Михаил Корабельников - Лев Троцкий и другие. Вчера, сегодня. Исторический процесс

Мать Троцкого, Анна Бронштейн, происходила из городских мещан. Из восьми рожденных детей Лев, – в метриках Лейба, – был пятым; кроме него выжили старшие брат Александр, сестра Елизавета и младшая – Ольга.

Семья выращивала на продажу зерно. У них было крепкое хозяйство, включающее необходимые орудия производства, помещения и подворье, домашний и тягловый скот. Была и мельница, которая работала не только для «экономии», но и на всю округу. В хозяйстве использовался наемный труд.

Первые девять лет Лева почти безвыездно жил в деревне. Для нашего изложения эти годы интереса не представляют. Жизнь в Яновке регулировалась исключительно ритмом земледельческого труда. Все остальное, кроме цен на мировой бирже зерна, казалось безразличным.

Начальное образование по русскому языку, арифметике и библии на древнееврейском Лева получил в местной школе, а в 1888 году его отправили учиться в Одессу. Во время учебы он жил в семье племянника матери Моисея Филипповича Шпенцера, в интеллигентской среде, которая помогла ему достаточно быстро преодолеть деревенские «комплексы» и превратиться в горожанина. Здесь же были заложены основы самодисциплины.

Десятипроцентная норма для евреев в казенных учебных заведениях была введена в 1887 году. Попасть в гимназию, как писал сам Л.Д., было почти невозможно: требовалась протекция или подкуп. Эта норма распространялась и на реальные училища, но наплыв сюда был меньше, и поэтому шансов попасть больше. Из-за конкурса Лева был зачислен в училище не сразу, а после года посещения подготовительного класса. В реальном училище Лев успевал по всем предметам и считался первым учеником в классе до тех пор, пока не произошел конфликт с преподавателем французского языка, повлекший за собой серьезные последствия. А к чтению он пристрастился еще до поступления в училище, и в дальнейшем любовь к слову, начиная с русской классики, сопровождала его всю жизнь.

Режим в училище, как и в других подобных учебных заведениях России, был жестким, исключающим какой-либо либерализм в отношениях между преподавателями и учениками. За нарушение дисциплины неизбежно следовали разные виды наказания. В свою очередь, ученики компенсировали свое бесправие тем, что особо отличившемуся в несправедливости, – в их понимании, – преподавателю устраивали «концерт». В момент, когда после окончания урока он направлялся к выходу из класса, вслед ему неслось дружное подвывание всем классом, не разжимая губ, чтобы по виду нельзя было определить, кто участвует в хоре. После одного такого концерта, устроенного «швейцарскому французу» Бюрнанду за несправедливо поставленную единицу ученику – немцу Ваккеру, последовало разбирательство и поиски виновных. По доносу нескольких учеников, включая самого Ваккера, единственным виновным в «подстрекательстве» был назначен Лева Бронштейн. За это он был исключен из второго класса училища, но с правом возвращения в него. Это был «мягкий» вариант исключения. А могли исключить и без права поступления в какое бы то ни было учебное заведение и тем поставить крест на дальнейшей учебе Л. Троцкого.

Возвращение в училище состоялось осенью того же года, для чего требовалось только сдать несколько экзаменов по предметам. Дальнейшая учеба в реальном училище прошла без происшествий. Свои впечатления о годах учебы Троцкий резюмировал следующими словами:

«…В общем, память об училище осталась окрашенной если не в черный, то в серый цвет. Над всеми школьными эпизодами, и горестями, и радостями, возвышался режим бездушия и чиновничьего формализма. Трудно назвать хоть одного преподавателя, о котором я мог бы по-настоящему вспомнить с любовью. А между тем наше училище было не худшим. Кое-чему оно меня все же научило: оно дало элементарные знания, привычку к систематическому труду и внешнюю дисциплину. Все это понадобилось в дальнейшем. Оно же, наперекор своему прямому назначению, посеяло во мне семена вражды к тому, что существует. Эти семена попали, во всяком случае, не на каменистую почву».

Я вернусь к эпизоду с исключением Л. Бронштейна из реального училища и позволю себе некоторое обобщение. Фактически, решение о его исключении базировалось на ложном доносе нескольких соучеников, так как никакого «подстрекательства к бунту» со стороны Л. Б. в действительности не было: в описанном эпизоде он вел себя точно так же, как и остальные ученики в классе. Почему же показали именно на него?

Наиболее вероятной причиной этого поступка была зависть. Возможно, не вполне осознанная, но зависть. Л. Б. с большим отрывом превосходил остальных учеников в успеваемости и, хотел он того или нет, был неформальным лидером в классе. А успешность и лидерство одного не оставляет равнодушными окружающих. И здесь возможны два варианта поведения: или восторженное, – в разной степени, – преклонение, или зависть и ненависть. Но возможно то и другое одновременно. Однако стоит лидеру оступиться, показать слабину – в нашем «скотном дворе» его затопчут.

Описанный эпизод с исключением Левы Бронштейна из училища символичен. В дальнейшем Троцкому еще придется испить горькую чашу предательства со стороны бывших соратников и наблюдать оргию топтания шкуры еще живого льва его врагами после того, как он лишится властных полномочий.

После окончания реального училища в судьбе Л. Бронштейна произошел неожиданный поворот, подготовленный как внутренними причинами, так и внешними обстоятельствами. Вместо того чтобы продолжить образование для обретения инженерной специальности, – чего желал его отец, или реализовать свои математические способности в научной карьере, Л. Б. постепенно оказывается ввергнутым в водоворот событий, приведших его к осознанию собственной персоны в качестве борца с «прогнившим режимом» за свободу и справедливость. Это произошло не вдруг.

Что подвигает молодого, впечатлительного человека к протесту? Ясное дело – несправедливость в обществе, хамство и беззаконие со стороны власть имущих. Эпизоды подобного хамства, – с одной стороны, и бесправия простого народа – с другой юный Л. Бронштейн наблюдал даже в своей деревне. Вот как описывает Троцкий один из таких эпизодов.

«Приехал однажды в отсутствие хозяина урядник, грубый, жадный, наглый, и потребовал паспорта рабочих. Он нашел два просроченных. Владельцев их он немедленно вызвал с поля и объявил арестованными для отправки на родину по этапу. Один был старик с глубокими складками коричневой шеи, другой молодой, племянник старика. Они упали в сенях сухими коленями на земляной пол, сперва старик, за ним молодой, гнули к земле головы и повторяли: «Сделайте такую Божескую милость, не губите нас». Плотный и потный урядник, играя шашкой, и отпивая принесенного ему из погреба холодного молока, отвечал: «У меня милость только по праздникам, а сегодня будни». Я сидел, как на жаровне, и что-то протестующее сказал срывающимся голосом. «Это, молодой человек, вас не касается», – отчеканил строго урядник, а старшая сестра подала мне тревожный сигнал пальцем. Рабочих урядник увез».