Г. Цурикова - Лицо другого человека. Из дневников и переписки

1 сентября приехал опять в Петербург. Об университете ничего еще не известно. Да даст Господь потерпеть Имени Его ради.

Прекрасная, талантливая книжка В. Вересаева «Очерки и рассказы» (СПБ., 1899) сильно рисует содержание современной души, после юношеского подъема идеалов оказывающейся выброшенной на «мертвую дорогу», к которой, может быть, и приложим старинный, юношеский стих: «Работы в жизни много, работы честной и святой», но где не видно, как приняться за эту работу, идти дороги, и жизнь кончается или в бессильном упорстве пред темной силой, как у доктора Чекалова, и это – лучшее, или за бутылкой пива, как у «товарищей».

3 сентября

Повсюду в религиозной деятельности диких народов заметно стремление приобрести власть над судьбой, так что тут два рода духов: те, которые должны быть закляты (злые духи) и те, которыми эти первые заклинаются (благодетельные духи). Возможно развитие в ту и другую сторону, и это стоит исследовать. Кажется несомненным, что в христианстве мы имеем ведь развитие идей второго рода: превозмогает и «больше всех» Бог любви, всемирное Добро. Вера в то, что Добро превозмогает, дает человеку власть над Судьбой, так что наконец Судьба и Добро совпадают в его мысли («Судьба Пушкина» у Вл. Соловьева).

3 сентября

N – женщина в высшей степени добрая по природе, но ограниченная и «живет печенью», как сказал бы о ней Аристотель. Случайные обстоятельства жизни дали ей веру в свою авторитетность и отсюда ее самоуверенность в некоторых суждениях и действиях: есть вещи, в которых нет таких аргументов, которые были бы способны поколебать ее понимание. Личная ограниченность сделала ее очень сильно поддающейся внешним влияниям: отсюда ее душевное содержание полно противоречий, которых она, впрочем, не замечает. Более ранние влияния оставили в ней более устойчивые следы и это определяет ее отношение к влияниям и мыслям, которые она встречает впоследствии. Выдающеся добрая, редко восприимчивая и особенно привязчивая, она имела все шансы быть прекрасной женой человека, которого сумела любить и уважать. Но предоставленная самой себе, самостоятельной жизни, с одною своею сильною пассивною способностью привязываться к обстановке, она, естественно, не может разумно строить, созидать свою жизнь и жизнь других, вверенных судьбой ее попечению…

Первобытный человек думает, что получает власть над своим собратом, имея в руках его одежду, остатки пищи, отбросы, зубы, волосы, зная, наконец, его имя. Это переносилось потом и на покойников. Так значительна казалась связь человека с тем, что с ним имело такую или иную связь. Следовательно, – так широка оказалась «личность» его. В высшей степени интересно различить и подчеркнуть в нашем современном мышлении элементы такого расширения личности: во всяком случае, до сих пор есть вера в тесную связь «личности» с ее именем. Но в своем конкретном значении не есть ли бессмертие личности – в сущности бессмертие имени в наших глазах?

Религия – лишь лишний инвентарь, приправа, оригинальная мебель в обиходе «интеллигентной» толпы; она столь же мало активна, столь же мало имеет влияний на ход жизни, на понятия и стремления людей. Это «почетный член» в их душевном «совете». Было бы, разумеется, разумнее вынести из комнаты эту лишнюю мебель, чем лицемерно показывать вид, что она действительно нужна и вас занимает.

Посмотрите на улице на эти пары, идущие мимо вас. Какие особенные сокращения мускулов щек и лица вообще у этих мужчин, когда они разговаривают со своими «дамами». Тут ведь очевидно, наполовину уже совершенно половые акты и остальное скрывается лишь по недоразумению и из предрассудка.

6 сентября

Не знаю, глупо, плохо ли я сделал, написав 3 сент. в эту книжку то, что тогда вылилось у меня в минуту досады на обстоятельства, на окружающее: ведь строки могут попасть на глаза и, если я там ошибся (а это, – мне теперь кажется, – вероятно), то я буду виноват.

Но вот, что тут хорошо: «несть тайно, еже не откриется», и мои строки способствуют осуществлению этого правила. Ошибаюсь я там или нет, эти строки сделают для меня открытием ход в тот твердый путь самоуничижения, смирения, покаяния и тишины, который составляет мое настоящее «естественное» место. И чем более я погрешил в тех строках против правды, тем глубже и тверже мое место в стране поста и покаяния.

Нет, А. Л., я более люблю вас, чем вы меня! Я для Насти решился сразу на все, решил «душу свою» за нее «положить», а у вас малое подозрение способно было подорвать все расположение! И я больше вас люблю потому, что моя любовь более из духа Христова, а ваша – дело личное; дух Христов делает мою любовь крепкой. Только там настоящая любовь, где дух Христов.

Где психологическая основа этого? Не в том ли, что любовь «в духе Христовом» более освещена понятием, закреплена в душе на твердой интеллектуальной основе?

Соловьевский генезис идеи «Промысла Божия» из идеи «Судьбы» (генезис, к которому, впрочем, я пришел самостоятельно на 1-м курсе Академии при чтении Гегеля) имел бы для науки значение лишь, если бы он был более или менее основательной психологической гипотезой происхождения идеи «Бога». До этих пор он – лишь интересная теорема диалектики.

Откуда общепринятое теперь различие in genere «знания» (науки) и «веры» (религии)? Оно, очевидно, – случайного (исторического) происхождения, не заключается в самих понятиях: ведь всякое знание – психологически есть «верование» (Джэмс, Пейо и т. п.), а «верование» в истории всегда было высшим откровением, чистым знанием действительности. Лишь историческими особенностями интеллектуального прогресса человечества объясняется это явление, что часть интеллектуального запаса человека, отставая и отрываясь от живого и идущего вперед русла понятий и «верований», становится сначала «высшим знанием», в противоположность общедоступному, вседневному, опытному знанию, затем – «верой» и «религией» («священным преданием») в противоположность «знанию» – в специальном смысле. (Это «сначала» и «затем» в своем историческом противоположении – схоластика и Вольф, с одной стороны, Кант – с другой).

«Чудесный» характер, какой некоторые хотят навязать евангельской истории, кастрирует ее психологическое значение. Оставьте естественность и правду, как она есть и была, и вы увидите, что будет лучше и вы получите больше.

Прочитал сейчас превосходную вещь – поэму Т. Гр. Шевченко «Мария» (Женева, 1885). То, что открылось от правды чистому вдохновению поэта – сокрыто для попов, как для издателей этой книжки и для Драгоманова, приписавшего свои замечания в конце. Превосходен вопрос Шевченко Матери: