Всеволод Овчинников - Другая сторона света (сборник)

Уже собирался в обратный путь, когда местные власти посоветовали задержаться в Янани еще на неделю. Синоптики предвещали ливневые дожди, когда ездить на автомашине по Лессовому плато опасно.

Лесс в излучине Хуанхэ образовался из древних илистых отложений Желтой реки. Места тут засушливые, но, когда муссон приносит дожди, почва превращается в кисель и легко вымывается водяными потоками. Так и возник здешний экзотический ландшафт, напоминающий знаменитый каньон Колорадо: плосковерхие холмы, изрезанные глубокими ущельями. По их почти отвесным склонам вьются проселочные дороги. Строить их, как и пещерные селения, легко. Но стоит пройти дождю, повсюду начинаются оползни.

Задержаться в Янани еще на неделю я категорически не мог. Это означало бы опоздать на Восьмой съезд КПК, на который должна была прибыть делегация КПСС, включающая моего главного редактора. Поэтому решил положиться на русский авось: ехать-то меньше трехсот километров, на европейских автострадах вообще не расстояние.

Кроме водителя, нас в джипе было трое: собкор «Жэньминь жибао» в провинции Шэньси, оператор китайской кинохроники и я. Примерно половину пути успели проскочить до дождя. Но как только стемнело, небеса буквально разверзлись, хлынули потоки воды. Наш джип накренился, будто салазки, и заскользил по склону. Я навалился всем телом на китайского коллегу.

Выбравшись наружу, порадовались: целы и невредимы. Водитель сказал, что до рассвета останется в машине, а мы принялись карабкаться по обрыву. Это было похоже на кошмарный сон. Проползешь по грязи метров пять вверх – и снова срываешься вниз. Наконец зашагали в кромешной тьме по кромке дороги. В Китае деревни разбросаны густо: едва скрывается из виду одна, показывается другая. Но на Лессовом плато мы брели добрых пару часов, пока наконец услышали собачий лай.

Дом на краю деревни, судя по добротным воротам, принадлежал бывшему помещику. Разбуженный среди ночи хозяин пустил нас внутрь. Мои спутники стали расспрашивать: как называется деревня, далеко ли до железнодорожной станции. Уже потом мы поняли, что подобные вопросы людей, словно свалившихся с неба, не могли не насторожить его.

Дело было в разгар кампании под лозунгом: «Непременно освободим Тайвань!» Страна была помешана на поисках гоминьдановских агентов. И трое незнакомцев, один из которых к тому же с иностранной внешностью, естественно, вызвали подозрение.

Хозяин угостил нас чаем и пошел позаботиться о ночлеге. Через полчаса в фанзу ворвались ополченцы с дробовиками. Нас связали и заперли в сарае. Утром принялись допрашивать. Меня особенно встревожило, что предъявленные мною документы староста держал вверх ногами – в деревне не было грамотных. Допытывались: «Где ваши парашюты?» Мы твердили, что ехали из Янани на автомашине. Но посланные на ее поиски люди вернулись ни с чем.

В конце концов всех жителей собрали на митинг. Нас со связанными за спиной руками поставили на колени перед толпой. Ополченец придавил мне шею ногой в соломенной сандалии и приставил ружье к виску. Не раз видел по телевидению, что именно в такой позе совершаются публичные казни.

Часть участников сходки требовала, чтобы нас расстреляли немедленно. Другие предлагали отправить нас в уезд, чтобы нашей казнью «воспитать более широкие массы». Тут я нарушил молчание, которое хранил по просьбе своих спутников. Сказал по-китайски, что мы действительно агенты. Если они нас казнят, председатель Мао не получит важных сведений о планах врага. Нас, мол, надо сдать в уездное управление общественной безопасности.

К моей радости, староста с этим согласился. Просидели еще ночь в запертом сарае, а на следующее утро приехал вездеход с оперативниками. Нас посадили в зарешеченный фургон и через пару часов доставили в уезд. Ну а там уже знали, что нас повсюду ищут. Вечером я был в гостинице для советских специалистов в Сиани. Налил полный стакан коньяка, и тут у меня вдруг стало дрожать левое колено – дал о себе знать накопившийся стресс.

Сразу после возвращения в Пекин по уши окунулся в освещение Восьмого съезда КПК. «Правда» ежедневно отводила этой теме целую страницу. (Газету доставляли из Хабаровска самолетом и раздавали делегатам вместе с «Жэньминь жибао».)

В завершающий день съезда в комнату для иностранных корреспондентов неожиданно вошел Мао Цзэдун и спросил:

– Кто тут из «Правды»?

– Это я, – робко произнес я.

Великий кормчий протянул мне свою пухлую руку и, как всегда афористично, изрек:

– Потрудился так потрудился. Освещал съезд хорошо!

Так самый опасный эпизод моей работы в Китае сомкнулся во времени с самым триумфальным.

В таком соотношении китайцы оценивают заслуги и ошибки Мао Цзэдуна. Значки с профилем Мао нынче носят не одни седовласые ветераны. Они остаются в моде и у молодежи. Чем больше материальных благ приносит рыночная экономика, тем чаще юноши и девушки тоскуют по романтике революционных лет. Встречаясь в Пекине с китайцами самого разного возраста, достатка и положения, убеждаешься, что формула «семьдесят на тридцать», как соотношение заслуг и ошибок Мао Цзэдуна, отражает общее мнение его соотечественников.

Полвека назад я своими глазами видел китайских Павлов Корчагиных на новостройках индустриализации. 26 декабря 1953 года страна праздновала первую победу первой пятилетки. На Анынаньском металлургическом комбинате вступили в строй новая доменная печь, рельсобалочный и трубопрокатный цехи.

По этому случаю из Москвы прилетел заместитель председателя Совнаркома Тевосян. В своей приветственной речи он поздравил китайский народ с тем, что столь важное событие совпало с шестидесятилетием председателя Мао Цзэдуна. И сообщил, что советское руководство дарит юбиляру личный самолет, оснащенный новейшей системой правительственной связи.

Эти слова прозвучали тогда для китайцев как сенсация. О шестидесятилетии главы государства (а именно оно считается на Дальнем Востоке главной вехой в жизни любого человека) в печати не говорилось ни слова. Дело в том, что после победы революции Политбюро запретило присваивать населенным пунктам, предприятиям и учреждениям имена ныне здравствующих руководителей, отмечать их юбилеи.

Приведенный факт свидетельствует, что культ личности поначалу не был присущ КНР. Он сложился и принял уродливые формы только во времена «великой пролетарской культурной революции» 60-х годов. Тогда под лозунгом Мао Цзэдуна «Огонь по штабам!» хунвэйбины учиняли самосуды, размахивая сборниками цитат «великого кормчего».

Хотя лозунг «Огонь по штабам!» ныне расценивается как преступление, китайское общество убеждено, что заслуг у Мао вдвое больше, чем ошибок. Распространена такая метафора: «Если ружье заржавело, в этом виновато не оно, а владелец, который его не почистил. Ошибки Мао – результат порочной системы пожизненного пребывания на руководящих постах».