Братья Швальнеры - Край спелого боярышника. Нерассказанная история России, ХХ век (в лицах)

Итак, в 1914 году созрел антираспутинский заговор, во главе которого встали Николай Николаевич и Родзянко.

Помимо военных позиций Распутина, не могла знать ему простить и еще одного немаловажного обстоятельства. К 1914 году говорили, что Распутин фактически сместил двух премьеров – настолько велико было его влияние на Государя в вопросах внутренней кадровой политики Правительства. Здесь лукавить смысла нет, он действительно ходатайствовал перед Императрицей, а та, в свою очередь, перед августейшим супругом о назначении и снятии с должностей целого ряда глав правительства и министров внутренних дел – ключевых должностных лиц в тогдашнем кабинете министров. И во многом за назначениями этими стояло взяточничество и личные отношения кандидатов с Распутиным. Впрочем, долго они на своих постах не засиживались – симпатия Распутина имела свойство меняться.

Причем сказать, что кто-либо из них на посту оказал существенное влияние на ход российской истории нельзя. В целом, это были министры как министры – они не обладали теми мощнейшими личностными качествами, которые присущи политическим тяжеловесам и способны менять русло течения общественного мнения. И потому прошли часы этих халифов очень быстро и практически незаметно для страны.

Почему же тогда аристократия так сильно возмущалась происходящему? Тут все просто. До появления Распутина царь советовался по вопросам назначения на эти должности с теми же дворянами, с Думой, с Николаем Николаевичем. Теперь он это делать перестал. Клика или, как ее назовут позднее, «великокняжеская фронда», стала терять власть и не хотела мириться с таким положением вещей.

29 июня (12 июля) 1914 г. на Распутина в селе Покровском было совершено покушение. Его ударила ножом в живот и тяжело ранила Хиония Гусева, приехавшая из Царицына. Распутин показал, что подозревает в организации покушения Илиодора – мятежного священника, распускавшего про него с подачи заговорщиков различные не подтвержденные слухи и даже опубликовавшего по настоянию Горького пасквильную книжонку «Святой черт», но не смог представить каких-либо доказательств этого. 3 июля Распутина перевезли на пароходе в Тюмень для лечения. В тюменской больнице Распутин оставался до 17 августа 1914. Следствие по делу о покушении продлилось около года. Гусеву в июле 1915 объявили душевнобольной и освободили от уголовной ответственности, поместив в психиатрическую лечебницу в Томске. 27 марта 1917 г. по личному указанию А. Ф. Керенского Гусеву освободили 7 7 Дело Томского окружного суда «Об освидетельствовании в состоянии умственных способностей Хионии Кузьминой Гусевой, обвиняемой по 13, 9 и 1454 ст. Уложения о наказаниях»//архив Томского областного суда .

Позже последует целая череда попыток Николая Николаевича, Александра Михайловича, матери Феликса Юсупова Зинаиды и других либо устранить Распутина физически (чужими руками), либо ограничить его влияние в императорском доме. Все тщетно. После чего эта самая фронда великих князей, состоящих в родстве с императором, но постепенно отлучаемая от власти, решила сделать то, что, как пишет Э. С. Радзинский, издревле делают баре на Руси – убить мужика своими руками.

Дальше надо предоставить слово самому Феликсу Юсупову, чью версию убийства, основанную на собственных мемуарах и считающуюся основополагающей на сегодняшний день, несмотря на наличие в ней противоречий, мы приводим в своем романе «Человек из раньшего времени» 8 8 Юсупов Ф. Ф. «Конец Распутина» (воспоминания, 1927) // Григорий Распутин. Сборник исторических материалов. – М. – 1997. – Т.4. :

«-Что же до самого, – продолжал разливаться Распутин, – он как уедет из Царского, так сразу и верит всем негодяям. И теперича вот он от меня аж нос воротит. Я было к нему: мол, кончать надо бойню, все люди – братья, говорю. Что француз, что немец, все одна… А он уперся. Знай твердит – «стыдно», говорит, мир подписывать. Где ж стыдно, коли речь о спасенье ближнего? И опять людей тыщами погонят на верную смерть. А это не стыдно? Сама-то государыня добрая да мудрая. А сам что? В нем от самодержца и нет ничего. Дитя блаженное, да и только. А я чего боюсь? Боюсь, почует что-нито великий князь Николай Николаич и почнет вставлять нам палки в колеса. Но он, хвала Господу, далеко, а достать оттель досель у него руки коротки. Сама поняла опасность и услала его, чтоб не мешался.

…Настал заветный вечер 17 декабря 1916 года… Войдя в дом, услыхал я голоса друзей и веселые куплеты – наверху, в кабинете поручик Сухотин, Митя, Пуришкевич и Лазоверт создавали иллюзию вечеринки у моей супруги. Крутили американскую пластинку. Распутин насторожился.

– Что это? – спросил он. – Праздник у вас, что ль, какой?

– Да нет, у жены гости, скоро уйдут. Пойдемте пока в столовую, выпьем чаю.

Спустились. Не успев войти, Распутин скинул шубу и с любопытством стал озираться. Особенно привлек его поставец с ящичками. «Старец» забавлялся как дитя, открывал и закрывал дверцы, рассматривал внутри и снаружи.

И последний раз попытался я уговорить его уехать из Петербурга. Отказ его решил его судьбу. Я предложил ему вина и чая. Увы, не захотел он ни того, ни другого. «Неужели почуял что-нибудь?» – подумал я. Как бы там ни было, живым ему отсюда не выйти.

Мы сели за стол и заговорили. Обсудили общих знакомых, не забыли и Вырубову. Вспоминали, разумеется, Царское Село… После того я предложил ему эклеры с цианистым калием. Он сперва отказался.

– Не хочу, – сказал он, – больно сладкие.

Однако взял один, потом еще один… Я смотрел с ужасом. Яд должен был подействовать тут же, но, к изумлению моему, Распутин продолжал разговаривать, как ни в чем не бывало. Потом налил ему мадеры в отравленный бокал.

Я стоял возле него и следил за каждым его движением, ожидая, что он вот-вот рухнет… Но он пил, чмокал, смаковал вино, как настоящие знатоки. Ничто не изменилось в лице его. Временами он подносил руку к горлу, точно в глотке у него спазма. Вдруг он встал и сделал несколько шагов. На мой вопрос, что с ним, он ответил:

– А ничего. В горле щекотка.

Я молчал ни жив ни мертв.

– Хороша мадера, налей-ка еще, – сказал он.

Яд, однако, не действовал. «Старец» спокойно ходил по комнате. Я взял другой бокал с ядом, налил и подал ему. Он выпил его. Никакого впечатленья. На подносе оставался последний, третий бокал. В отчаянье я налил и себе, чтобы не отпускать Распутина от вина. Мы сидели друг против друга, молчали и пили. Он смотрел на меня. Глаза его хитро щурились. Они словно говорили: «Вот видишь, напрасны старанья, ничего-то ты мне не сделаешь». Вдруг на лице его появилась ярость. Никогда прежде не видал я «старца» таким. Он уставился на меня сатанинским взглядом. В этот миг я испытал к нему такую ненависть, что готов был броситься задушить его. Мы молчали по-прежнему. Тишина стала зловещей. Казалось, «старец» понял, зачем я привел его сюда и что хочу с ним сделать. Точно шла меж нами борьба, немая, но жуткая. Еще миг – и я бы сдался. Под его тяжелым взором я стал терять хладнокровие. Пришло странное оцепенение… Голова закружилась…