Борис Шубин - История одной болезни

"…Мне право совестно, что жилы мои так всех вас беспокоят – операция аневризма ничего не значит, и ей-богу первый псковский коновал с ними бы мог управиться…" – ответил ему уже рассерженный Пушкин.

Друзья упрекали его в неблагодарности. Ситуация приобретала трагикомический оборот: поэт уже всерьез боялся, что хирурга привезут вопреки его желанию. Он написал А. Н. Вульфу в Дерпт: "…Друзья мои и родители вечно со мною проказят. Теперь послали мою коляску к Мойеру с тем, чтоб он в ней ко мне приехал и опять уехал и опять прислал назад эту бедную коляску. Вразумите его. Дайте ему от меня честное слово, что я не хочу этой операции, хотя бы и очень рад был с ним познакомиться…"

Пушкин был уверен, что А. Н. Вульф остановит Мойера: Алексей Николаевич был единственным, кто знал, что никакой аневризмы нет, а есть разработанный ими совместно план бегства из ссылки через Дерпт, куда он должен попасть под видом больного.

Дальнейшее пребывание в Михайловском – в отрыве от друзей, общества, семьи, издателей – становилось невыносимым. Пушкин рвался на волю – и не только в мечтах.

Быть может, уж недолго мне В изгнанье мирном оставаться, Вздыхать о милой старине И сельской музе в тишине Душой беспечной предаваться…. – записал он в альбом Прасковье Александровне Осиповой 25 июня 1825 года в надежде на успех затеянного.

Это был уже не первый вариант освобождения. Остались не реализованными планы тайного отъезда во Францию или Италию с братом Львом и побега за границу ;с А. Н. Вульфом в платье его слуги.

Неудача с операцией чрезвычайно огорчила поэта. Спустя еще некоторое время в письмах к друзьям он продолжал вспоминать об этом:

"…Аневризмом своим дорожил я пять лет, как последним предлогом к избавлению, ultima ratio liberta-tis [11]– и вдруг последняя моя надежда разрушена проклятым дозволением ехать лечиться в ссылку!" – теряя всякую осторожность, писал он Вяземскому – так уж хотелось высказаться. И продолжал с грустной улыбкой: "Гораздо уж лучше от нелечения умереть в Михайловском. По крайней мере могила моя будет живым упреком, и ты бы мог написать на ней приятную и полезную эпитафию. Нет, дружба входит в заговор с тиранством… выписывают мне Мойера, который, конечно, может совершить операцию и в сибирском руднике…

Ах, мой милый, вот тебе каламбур на мой аневризм: друзья хлопочут о моей жиле, а я об жилье. Каково?"

После возвращения Александра Сергеевича из ссылки Мойер встречался с ним у Жуковского, но никаких свидетельств о том, что они возвращались к обсуждению этой истории, не сохранилось.

Здесь же следует заметить, что и в последующие годы неоднократные просьбы А С. Пушкина о разрешении выехать за границу (в Париж, в Италию и даже в Китай с русской миссией) безоговорочно отвергались Бенкендорфом.

Настроение этого стихотворения, несомненно, навеяно не только неудачей первой попытки сватовства к Наталье Николаевне Гончаровой.

"… Никогда еще не видал я чужой земли, – с сожалением писал Александр Сергеевич в "Путешествии в Арзрум". – Граница имела для меня что-то таинственное; с детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу, и никогда еще не вырывался из пределов необъятной России…"

Его стремление за границу вовсе не означало, что А. С. Пушкин хотел навсегда покинуть Россию. Об этом недвусмысленно он написал 19 октября 1836 года П. Я. Чаадаеву: "…я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя… но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам бог ее дал"

Чтобы закончить эту главу, осталось только ответить на вопрос: случайно ли Александр Сергеевич решил выдать себя за больного аневризмой?

Полагаю, что нет.

И не только потому, что болезнь эта была "Модной" и он, естественно, о ней слышал. Существенно, что Пушкин всегда мог представить доказательство имевшегося у него заболевания вен – пусть не аневризма, но "род аневризма", как он назвал его в прошении уже на имя Николая I. К прошению было приложено медицинское заключение за подписью инспектора псковской врачебной управы В. Всеволодова о том, что у Александра Сергеевича имеется "на нижних конечностях, а в особенности на правой голени, повсеместное расширение кровевозвратных жил (varicositas toticus cruris dextri)".

Аневризма считалась очень опасным заболеванием, к тому же требующим хирургического пособия. Однако оперативные вмешательства на сосудах в то время были далеко не ординарными: они выполнялись лишь единичными хирургами в университетских клиниках. Операции же на сердце не производились вовсе [12], и поэтому версию об аневризме сердца Пушкин больше не развивал.

Кроме И. Ф. Мойера, можно было бы назвать еще несколько хирургов, которые имели опыт лечения такого рода больных: профессор медико-хирургической академии И. Ф. Буш и его ученик профессор X. X. Саломон, произведший за 25 лет работы 12 операций по поводу аневризм, лейб-медик Н. Ф. Арендт, предложивший собственной конструкции "аневризматическую иглу".

Сообщения об операциях на сосудах в прошлом веке публиковались не только в медицинских журналах, но и в общей печати, как, к примеру, сегодня печатается информация о случаях пересадки сердца и других уникальных операциях. Так, в одном из номеров журнала "Отечественные записки" сообщалось, что профессор Н. Ф.

Арендт в присутствии одиннадцати "знаменитых медиков" оперировал купца Параткова, которому он "первый в свете" с успехом перевязал большую аневризму наружной подвздошной артерии. Больной был чрезмерно толстым, и операция представляла для хирурга большие технические трудности. Из специальных публикаций известно еще несколько серьезных операций Н. Ф. Арендта на кровеносных сосудах, при которых ему удалось стать, как тогда выражались, "господином случая".

Кстати, первыми, за кем бросился Данзас, когда привез раненого А. С. Пушкина домой, были Н. Ф. Арендт и X. X. Саломон.

Но несомненно, наибольшим опытом лечения аневризм в те годы обладал другой ученик и помощник Буша, хирург-виртуоз профессор И. В. Буяльский, о котором его коллега Саломон говорил: "Если бы мне пришлось подвергнуться операции аневризмы, то я во всем свете доверился бы только двоим: Astley Cooper [13]и Буяльскому".

О результатах лечения аневризм в первой половине XIX века можно получить представление По отчетам Н. И Пирогова. Зная, чего добивался он – выдающийся техник-оператор и знаток анатомии, не сложно представить Себе потолок возможностей лучших хирургов тех бремен. А результаты были весьма печальные: Из 69 операций на крупных артериях 36, т. е. более половины, окончились неудачно, большинство этих больных умерло.