Александр Кошкин - Штурмовик

Потом выяснилось, что, когда я сообщил о плохой погоде, из Моздока подняли пару Су-25 на разведку. У них нижний край облаков 400 метров был, вот они под облаками и пошли до самого Грозного. Думаю, сами они даже не пытались прицеливание производить, хотя их посылали именно для этого. Ведь для чего летит разведчик? Чтобы определить возможность бомбометания. Если я, летчик-снайпер, не смог прицелиться, значит, у них тем более не получится. Но они об этом никому не сказали — очень им хотелось Героев получить.

Эти разведчики сообщили командованию, что работать можно. И тогда на КП подняли пару для бомбометания из Буденновска, с Колей в качестве ведомого.

Пришла эта пара, а цели не видят. Они начинают ее искать. А враг уже готов давно, ведь это уже третья пара самолетов здесь, над дворцом, крутится.

Я сомневаюсь, что они тогда вообще город нашли. Потому что самый удобный заход

был со стороны севера, где нижний край был 200 метров, а потом к центру до 160 снижался.

Но они заходили с юго-востока, там, где город Шали. А там горы. Они один заход сделали, комэска цель не нашел, пошли на второй заход. И там их впрямую из «шилки» расстреляли. Четырехствольная пушка, калибра 23 мм — серьезная вещь. Они одной очередью их обоих срезали, повезло, что первого тоже не завалили, в рубашке родился. Ему крыло и полкиля срезало, самолет потом сразу списали, ремонту не подлежал.

Второй самолет разрезали пополам, но Коля успел катапультироваться. К сожалению, высота была маленькая, под облаками ведь шли, и там метров сто от силы было. И Коля сразу попал в плен к чеченцам.

На следующий день нашей пехоте подкинули его голову — в каску положили и бросили со словами «заберите».

Несколько дней не было вылетов. Потом, когда погода пришла, от буденновского полка слетала пара, выпустила ракету по дворцу, и все закончилось — чеченцы догадались, что сейчас так будет постоянно, и все разбежались оттуда, только пятки сверкали.

Почему раньше нельзя было это сделать, когда погода была? Не знаю. И никто этого не скажет, кроме Павла Грачева.

Когда узнали, как Коля погиб, мы все собрались на поминки, конечно. Говорили полагающиеся слова: «вечная ему память», «будем мстить за него» и т. п.

Он сам калмык был, приехали родные из Калмыкии, забрали пустой гроб с одной Колиной головой, уехали, в Элисте похоронили.

Посмертно Коле дали Героя, чтобы семью поддержать. Это очень правильно было сделано, потому что никакие другие награды для российских военных смысла не имеют, это все просто цацки железные. А вот Звезда Героя очень сильно семье погибшего помогает — пособие почти тысяча евро в месяц, бензин 100 литров на месяц дают, всякие коммунальные платежи, путевки, билеты и т. п. за счет государства.

В буденновском полку потом и Свиридов погиб, который Колю на цель наводил, и ему тоже Героя дали посмертно. Свиридов и его ведомый в одном вылете воткнулись в гору. Потом в облаках погиб Игорь Безрядин — я его в Арцизе еще учил, хороший был летчик, смелый, талантливый. Но как попал в этот полк, будто заразу подхватил — тоже в облаках погиб. Воткнулся в гору, причем никто даже не стрелял по ним, просто выполняли маневр. Ведомый, старлей, еле выскочил, по верхушкам деревьев прошелся, а потом списался из армии, потому что психологически сломался, молодой еще был.

Вообще, у них в буденновском полку была какая-то маниакальная потребность летать в горах именно в условиях низкой облачности. Вот, если я вижу облако в горах, я его облетаю, потому что я не знаю, что там, за облаком, а они норовили все облака насквозь пролететь. Ну и долетались.

Кошкин Александр Михайлович родился в 1960 году в селе Дубровка Николаевского района Ульяновской области в семье рабочих.

Отец, Михаил Иванович, после увольнения из действующей армии в 1948 году, работал шахтером в Кузбассе, рабочим в колхозе, нотариусом в райцентре. Мать, Феодосия Яковлевна, работала на пекарне.

С самого раннего детства формировалось сознание, что служение Отечеству и защита Отечества — это самая почётная обязанность. Дед Иван Сергеевич, прошедший три войны, по моим просьбам хоть и неохотно, но рассказывал мне эпизоды из тех военных событий, участником которых он являлся.

У меня остался в памяти рассказ деда о том, как впервые немцы применили хлор, — дед был как раз на том участке фронта. Полк вечером после тяжёлых потерь вывели на пополнение в тыл. Однако утром на следующий день часть вернули на передовую, и они увидели страшную картину: погибшие бойцы лежали на земле и у всех изо рта вытекала розовая пена.

За период с 1914 по 1917 год дед был награждён двумя Георгиевскими крестами. К большому сожалению, я в детстве видел их один раз, случайно обнаружив спрятанными в сарае. Тогда дед предупредил меня, чтобы я никому не рассказывал об увиденных орденах, и куда-то спрятал. После этого о судьбе Георгиевских крестов мне ничего не известно. Дед служил в отдельном сердобском пехотном полку, и я из рассказов деда запомнил фамилию командира полка — полковник Белоцерковский, — который в 1917 году, чтобы не попасть в руки большевиков, застрелился.

Далее дед воевал на фронтах Гражданской войны и пришёл домой только в 1922 году.

Великую Отечественную войну с 10 июля 1941 года прошагал также рядовым пехотным, демобилизовался в 1946 году.

Рассказы отца помню меньше, так как он, наверно, меньше был дома, а может, я меньше крутился возле него. Помню только несколько эпизодов, рассказанных им. Отец окончил ускоренные курсы младших офицеров и в начале 1943 года начал воевать в составе действующей армии. Он рассказывал о боях на Кавказе, в Крыму. Я запомнил историю о его тяжелом ранении в Румынии в 1944 году — пуля попала отцу в голову, у него не было части кости черепа.

Вот из всех этих рассказов, моих мечтаний и постоянных детских игр в войну сложилось чёткое мнение о том, что я должен стать военным.

До 14 лет я мечтал стать и танкистом, и артиллеристом, и ещё каким-нибудь военным. Летом 1974 года увидел, как прыгают парашютисты с самолета, решил поближе посмотреть, как это происходит. Так я первый раз увидел лётчиков, которые выполняли прыжки с парашютом, а потом увидел, как выполняются полёты.

Стал приходить на аэродром чаще, слушать, как пилоты рассказывают о полётах, о жизни лётчиков. С этого момента я стал больше читать об этой героической профессии и решил непременно стать лётчиком.

Так как я пошёл в школу с 5 лет, то 10 классов я заканчивал в 1976 году в 15 лет, и мне в военкомате сказали, что желательно подрасти до 17 лет и потом поступать в военное училище. Я понял, что мне нужно еще и физически себя подготовить для поступления в лётное училище, и поступил в педагогическое училище на отделение физического воспитания.