Владимир Пичета - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том II

Миссия Чернышева должна была разрешить «неразрешимые» недоразумения между Наполеоном и Александром: на первом плане стоял польский вопрос — от Наполеона требовали подписания польской конвенции, а затем удовлетворения герцога Ольденбургского за потерянные им владения. Согласие на эти предложения должно было укрепить союз. Наполеон прекрасно понял дипломатический маневр Александра и на все уверения в дружбе и искренности чувств оставался хладнокровным.

А. И. Чернышев

В апреле 1811 года Чернышев вторично явился в Париж с собственноручным письмом Александра по вопросу о недоразумениях между Россией и Францией, но миссия его потерпела полное крушение, чего и следовало ожидать. По существу она имела целью позондировать почву и, если возможно, узнать планы Наполеона. Открыла она только одно, что Наполеон готовится и хочет войны. Чернышев, давая отчет о своей поездке, настаивает: 1) на скорейшем заключении мира с Турцией, 2) на необходимости скорее вторгнуться в Германию и привлечь на свою сторону Пруссию и угнетенные народы, 3) потребовать от, Наполеона оставления прусских крепостей и вместо Ольденбурга, отдать Данциг с округом, 4) продолжать переговоры, чтобы выиграть время в ожидании еще большего ослабления Наполеона в связи с испанскими делами. По существу — были осуществимы только первое и четвертое предложения. Второе же могло явиться программой для будущего, но в данное время являлось только политической утопией.

Положение Наполеона, благодаря испанским делам, было не из блестящих, и уже это заставляло его переговорами поддерживать мнимую дружбу с Россией. В этом совпадали точки зрения Чернышева и Наполеона, решившего в этих целях заменить Коленкура Лористоном. Прощаясь с французским послом, который все время продолжал уверять Наполеона в миролюбии русского государя, Александр сказал следующие характерные слова: «У меня нет таких генералов в России, я сам не такой полководец и администратор, как Наполеон, но у меня хорошие солдаты, преданный мне народ, и мы скорее умрем с оружием в руках, нежели позволим поступить с нами, как с голландцами и гамбургцами. Но уверяю вас честью, я не сделаю первого выстрела. Я допущу вас перейти Неман и сам его не перейду. Будьте уверены, что я не объявлю вам войны; я не хочу войны; мой народ, хотя и оскорблен отношениями ко мне вашего императора, но так же, как и я, не желает войны, потому что он знаком с ее опасностями. Но если на него нападут, то он сумеет постоять за себя». Положение Наполеона к началу 1811 года было не блестящее. Неудачная испанская кампания отвлекала его внимание от средней Европы, заставляя в то же время с необыкновенной чуткостью прислушиваться к настроению европейского и французского общества. Континентальная система трещала по швам. Англия не просила о мире и не думала сдаваться, хотя переживала тяжелые финансовый и экономический кризисы. Россия отступила от принципов континентальной системы. Швеция готова была сблизиться с Англией. В эту же сторону смотрела и Пруссия. Конечно, при таком стечении обстоятельств Наполеон не мог и думать о скором начале кампании. Необходимо было позондировать своих «вассалов», убедиться в их верности и потребовать от них соответствующих вооружений, а до тех пор поддерживать фикцию дружеских отношений с Россией. Это затруднительное положение было учтено державами.

Поддерживая мирные отношения с Россией, Наполеон, как и Александр, вырабатывали план будущей войны, и оба пришли к одному и тому же решению — целесообразности наступательной войны. Кто первый осуществит свое намерение — вот, конечно, какие думы могли волновать в этот момент обоих союзников.

Лористону, приехавшему на смену Коленкура, пришлось уверять в дружбе Наполеона и укреплять фактически прекративший свое существование союз. Фальшивость положения Лористона сказалась в его отношениях к Александру. Между государем и послом не было той сердечности, хотя и внешней, которая была в отношениях с Савари и Коленкуром. Государь часто не обращал на посла никакого внимания и не удостаивал его разговором. А если разговоры и бывали, то впечатление от них оставалось неприятное.

Тем не менее, Лористон был убежден в миролюбии Александра и искренности его слов и намерений и в таком духе составлял свои донесения Наполеону. Близость развязки чувствовалась, обе стороны слишком нервничали и волновались. Наполеон боялся, что русские начнут войну, и, при некоторых удачах, все верные вассалы перейдут на сторону России. Александр не решался привести свои слова в действие и отделывался только бряцанием оружия, дрожа перед мыслью о возможном восстановлении Польши.

Несмотря на напряженное состояние обеих сторон, Румянцев снова делает попытку сговориться с Наполеоном. Он предложил потребовать от французского правительства в виде компенсации за герцогство Ольденбургское часть Варшавского герцогства, с присоединением к Саксонии Эрфурта с округом. Но и это соглашение не состоялось.

Лористон (Жерара)

Инцидент, происшедший на аудиенции (3) 15 августа 1811 года, лучше всего говорил, что Наполеоном война была решена, и что всякого рода переговоры совершенно бесполезны. В присутствии всего дипломатического корпуса Наполеон около двух часов говорил с Куракиным. Речь его была очень резка, определенна и не допускала никаких кривотолкований. В ней сказалось и оскорбленное самолюбие и раздраженное состояние духа, и в то же время она была очень смела и дышала уверенностью, хотя в характеристике внешней политики России не было сказано ни одного слова, которое не было бы произнесено раньше. Заканчивая свою речь, Наполеон сказал:

«Вы надеетесь на ваших союзников. Где они? Не на австрийцев ли, с которыми вели войну в 1809 г. и у коих взяли область при заключении мира? Не на шведов ли, у которых отняли Финляндию? Не на Пруссию ли, от которой отторгли часть владения, несмотря на то, что были с ней в союзе? Пора нам кончить эти споры. Император Александр и граф Румянцев будут отвечать перед лицом света за все бедствия, могущие постигнуть Европу в случае войны. Легко начать войну, но трудно определить, когда и чем она кончится. Напишите вашему императору о всем, что от меня слышали. Я уверен, что он обсудит, как следует, наше общее дело».

Слова Наполеона были немедленно сообщены послом императору, ответившему Куракину, что это не охладит его дружественных отношений к Наполеону, но он протестует против тех слов, где говорилось о его желании приобрести часть Варшавского герцогства. Он никогда и не думал о каком бы то ни было расширении границ своей империи.