Алексей Дживилегов - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том III

Едет император по краю громадного Зачанского пруда после Аустерлицкой битвы — на большой льдине посреди пруда лежит раненый русский унтер-офицер и молит о помощи. Несколько слов — и два молодых адъютанта добровольно, несмотря на жестокую стужу, раздеваются догола, бросаются в ледяную воду и после нечеловеческих усилий грудью подталкивают льдину с несчастным раненым к берегу. Награда — ласковая шутка императора и жестокое воспаление легких для одного из спасителей.

На важном посту (Мейссонье)

Генерал Мутон возвращается к Наполеону с донесением. «А! Кстати вернулись! Берите эту колонну и возьмите город Ландсгут». Генерал спокойно слезает с лошади и первым бросается по мосту во главе гренадеров — после упорной схватки овладевает городом и невозмутимо возвращается назад доканчивать императору прерванный рапорт. Во время разговора ни одного слова о взятии города, а после похода генерал получает в подарок картину, на которой он представлен идущим на штурм во главе своей колонны.

Но никто и не умел так приласкать добрым метким словом своих «ворчунов», добродушно подтрунить над их пороками, подчеркнуть их достоинства…

Проходят пред императором солдаты 44-го линейного полка (перед сражением при Йене) — он говорит: «В вашем полку больше шевренов, чем во всяком другом, поэтому я считаю ваших три батальона за шесть!» Обрадованные солдаты кричат: «Мы вам это докажем пред неприятелем». Проходит 7-й почти целиком составленный из жителей нижнего Лангедока и Пиренеев… «Вот лучшие ходоки во всей армии — никогда ни один не отстанет, особенно когда нужно догнать неприятеля». Потом смеясь: «Но сказать уж вам правду-матку — по-моему, вы первые крикуны и мародеры во всей армии». — «Правда, правда», смеются солдаты, почти каждый из которых нес курицу, утку или гуся в ранце.

В этой большой военной семье естественно выработалось безграничное уважение к своему собственному достоинству, к чести своего полка, к чести самой армии.

Отступает ли молодой офицер пред превосходными силами врагов — достаточно неприятельскому офицеру обругать его трусом, адъютантом такого-то маршала — и пылкий француз, невзирая на опасность, немедленно вступает в неравный поединок — возвращается к своему начальнику раненый, и маршал, пожуривши слегка своего адъютанта за неосторожность, сознается, что и сам в его годы поступил бы так же.

Наполеон с маршалами в Булони

Курьер к прусскому королю случайно по дороге к дворцу замечает в Берлине, как тащат пленного французского солдата наказывать палками (наказание, незнакомое французской армии!), немедленно вступается, силой освобождает соотечественника и объявляет его в своей коляске под прикрытием самого императора, затем энергично отстаивает его пред прусским королем и добивается полного освобождения. Тот же курьер с негодованием доносит Наполеону, что прусские гвардейские офицеры осмеливаются точить свои сабли о стены дома, занимаемого французским посольством, и встречает полный отклик со стороны своего императора.

Такова была та «великая армия», которая тяжелой стеной шествовала по Европе до 1812 г…

А. Васютинский

Ожеро. Дюрок

(«Les illustres francais» Paris. 1832.)

риняв императорский титул, Наполеон немедленно возвел в сан маршалов 18 генералов, а затем с течением времени назначил еще нескольких, на место выбывших из строя, погибших в бою. Эти ближайшие помощники императора представляли пеструю смесь всех сословий. Здесь и командир старой гвардии Лефевр, выслужившийся из простых армейских солдат, эльзасский крестьянин, до конца своей жизни обильно уснащавший свои разговоры крепкими непереводимыми солдатскими оборотами и грубыми армейскими остротами. Здесь и Ожеро отчаянный бретер, сын лакея и торговки фруктами, храбрый солдат и добрый товарищ. Здесь сыновья мелких торговцев, адвокатов, простых ремесленников и сын кавалера ордена св. Людовика — Мармон.

Дезе (Аппиняни)

Среди новоиспеченных маршалов уже в 1804 году не было многих из лучших солдат Франции, героев, которые положили начало военной мощи республики. Не было, во-первых, тех, кто был казнен в суровые дни Конвента, несмотря на яркий ореол побед: Гушара, Вестермана, Кюстина. Не было Дюмурье, победителя при Вальми, изменившего республике. Он жил в Англии, не стесняясь принимать пенсию из той казны, которая субсидировала всех врагов Франции. Не было Пишегрю, завоевателя Голландии, отправленного в ссылку. Не было Моро, который один стоил целого корпуса и который скитался по Америке, жертва ревнивой подозрительности императора. Не было, наконец, тех, кто пал раньше: четырех гениальнейших воинов республики: Дезе, Клебера, Марсо, Гоша, особенно Гоша, который не уступал Наполеону в военных дарованиях.

Мюрат при Эйлау (Бриссэ)

Но из среды тех, которые еще удостоились маршальского жезла в 1804 году и позже, во главе великой армии в 1812 году не видно было двух лучших полководцев наполеоновской армии: Массены и Ланна. Ланна под Эелингом в 1809 году унесло австрийское ядро. А Массена?.. Тот Массена, швейцарская кампания которого в 1799 году оказалась бы ничуть не хуже итальянской кампании Бонапарта, если бы она так же хорошо была описана в донесениях и в стихах. Тот Массена, который парализовал в 1805 году вдвое сильнейшую армию эрцгерцога Карла. Тот Массена, который был героем Ваграма в 1809 г. и не мог ничего сделать в Португалии только потому, что был оставлен без подкреплений лицом к лицу с превосходными силами Веллингтона и окружен завистливыми товарищами. Этот Массена, самый гениальный из маршалов Наполеона, был оставлен дома под тем предлогом, что он уже не может водить войска. Дома остался и Серрюрье, которому когда-то досталась честь принять шпагу Вурмзера, сдавшего Мантую и который теперь командовал… домом Инвалидов.