Сергей Князьков - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

ородинское сражение (24–26 августа 1812 г.), представляющее одну из славных страниц русской истории, было очистительной жертвой за оставление Москвы. Отдать столицу без боя было дело невозможное; Кутузов это понимал; но в то же время, принимая это сражение в угоду общественному мнению и голосу армии, он знал, что очистит Москву, в которой надеялся приготовить могилу для армии Наполеона. Его стратегия основана была на изнурении противника посредством постоянного уклонения от боя и отступления в глубь страны до тех пор, пока с прибытием подкреплений наша армия сделается сильнее армии Наполеона. Тогда только он решил перейти к решительным действиям. Но во время движения от Царева-Займища к Можайску к нему прибыла часть подкреплений под начальством Милорадовича; с этой минуты все были убеждены, что Кутузов даст сражение. И старик-полководец понимал, что надо дать прорваться накипевшему воинственному настроению масс. И он дал сражение, против своего убеждения, но под давлением неотразимых обстоятельств.

Позиция для боя была выбрана под Бородином. 22 августа Кутузов лично ее объехал и одобрил.

Позиция длиной около 5 верст была на правом берегу р. Колочи, от Доронина и Шевардина, через село Бородино, на новой смоленской дороге до д. Малое Село. Весь правый участок позиции, от с. Бородина до д. Малое шел по правому берегу р. Колочи, командовавшему противоположным берегом, обрывистому и трудно доступному. В центре позиции были два холма, командующие окружающею местностью; на них были возведены: центральная батарея (Раевского) и три Семеновские (Баратионовы) флеши. На левом фланге, на высоте между Шевардиным и Доронином, тоже была возведена сильная батарея. После боя 24 августа, с потерей Шевардинского укрепления, наш левый фланг был осажен на две версты, до д. Утицы на старой смоленской дороге, в местность, покрытую кустарником и лесом, крайне неудобную для обороны.

24 августа русская армия сосредоточилась на этой позиции и приступила к укреплению ее; кроме вышепоименованных укреплений в центре позиции, с. Бородино было приспособлено к обороне; у д. Горки построены две батареи, для обстреливания переправы через р. Колочу, и на правом фланге позиции, фронтом к Москве-реке, почти тылом к французам, тоже были построены укрепления, — одним словом, много хлопотали об укреплении наиболее сильного участка позиции, а на левом фланге, самом слабом, кроме Шевардинского редута, не было сделано ничего. Бывшая в тылу позиции р. Москва в брод проходима, но течет в обрывистых берегах, затруднявших спуск артиллерии и обозов. В тылу до Можайска, где сходились обе смоленские дороги, удобных позиций для задерживания противника не было.

В нашей армии было 72.000 пехоты, 17.000 кавалерии, 14.000 артиллерии, — всего 103.000 регулярных войск при 640 орудиях; кроме того, 7.000 казаков и 10.000 ратников. Ратники строили укрепления и выносили раненых с поля сражения.

22 августа войска наши, оставив у деревни Гридчевой арьергард, под начальством Коновницына, прибыли к Бородину и стали против своих мест на позиции биваком.

Для занятия позиции войска были распределены следующим образом: правый участок, от с. Малого до батареи Раевского, заняли войска 1-й армии Барклая-де-Толли — 2-й, 4-й и 6-й пехотные корпуса, а за ними во второй линии расположились кавалерийские: 1-й, 2-й и 3-й корпуса и 9 казачьих полков Платова; левый участок, от батареи Раевского до Шевардина, заняли войска II-й армии кн. Багратиона — 7-й и 8-й пехотные и 4-й кавалерийский корпуса и 6 казачьих полков Карпова. В общем резерве, несколько севернее центра позиции, у Князькова были 3-й и 5-й пехотные корпуса и две кирасирских дивизии, а у Псарева — артиллерийский резерв в 300 орудий.

24 августа на Шевардинском участке позиции стояли 27-я пехотная дивизия Неверовского, а за ней 2-я гренадерская и 2-я кирасирская дивизия под начальством князя Горчакова.

Узнавши об остановке русской армии у Бородина и предполагая возможность боя, Наполеон тоже приостановился у Гжатска, чтобы подобрать отсталых, и через день двинулся к Бородину в трех колоннах: в правой колонне, по старой смоленской дороге шел корпус Понятовского; Мюрат, с четырьмя резервными кавалерийскими корпусами, составлял авангард средней колонны, которая следовала по новой смоленской дороге и состояла из корпусов Даву, Нея, Жюно, старой и молодой гвардии и резервной артиллерии. Левая колонна состояла из корпуса вице-короля итальянского Евгения.

В армии Наполеона было 86.000 пехоты, 28.000 кавалерии, 16.000 артиллерии; всего 130.000 чел. при 587 орудиях.

24 августа Мюрат атаковал Коновницына у Колоцкого монастыря, при содействии вице-короля, двигавшегося левее новой смоленской дороги, заставил его отступить; Коновницын отошел на главную позицию, где войска, бывшие под его командой, разошлись по своим корпусам.

Приблизившись к нашей позиции, Наполеон приказал овладеть деревнями Фомкиной, Алексинкой, Дорониным, Шевардиным и редутом возле него, которые мешали развертыванию войск, следовавших по новой смоленской дороге. В два часа завязался бой и продолжался до глубокой ночи. Французы ввели в дело три дивизии корпуса Даву, часть резервной кавалерии и часть корпуса Понятовского, охватывавшего наше расположение с левого фланга, от старой смоленской дороги. Редут несколько раз переходил из рук в руки; но в 10 часов вечера, когда новые неприятельские колонны стали подходить к Шевардину, главнокомандующий приказал князю Горчакову отвести войска назад, на вновь избранную для левого крыла позицию.

25 августа обе армии употребили на подготовку к сражению. Наполеон в сопровождении генералов целый день объезжал позицию и всматривался в расположение русских, боясь, чтобы они не ушли; приказал выставить на показ войскам присланный накануне портрет его сына — «князя Рима» и объезжал войска, с восторгом встречавшие его, в ожидании победы, скорого отдыха и мира.

В русской армии настроение было серьезное; люди мыли и надевали чистое белье, готовясь к смерти; вдоль фронта биваков обносили в крестном ходе икону Смоленской Божией Матери, служили молебны и прикладывались к ней все, начиная с Кутузова и до последнего солдата. Кутузов тоже объезжал войска и говорил с ними простым, но понятным, до глубины русской души доходящим, языком. Отдана была диспозиция для боя, которая оканчивалась следующими знаменательными словами: