Валентин Бочкарев - Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V

«Бегство фанцузов из Москвы 1812 г. октября 12 дня». (Скотти).

Дело дошло уже до сената, когда государь, 18 февраля 1816 г., приказал командующему гренадерским корпусом генерал-лейтенанту Паскевичу расследовать это дело. Паскевич с величайшим вниманием отнесся к нему, переспросил крестьян поодиночке и целыми деревнями, но все же из 60-ти заключенных оставил под стражей 14-т. «Наиболее наклонных к неповиновению» он предлагал переселить в другую губернию [86], но в то же время считал необходимым наказать за «великие злоупотребления» чиновников смоленской удельной конторы, так как их «бессовестные деяния» — истинная причина всех беспорядков. Паскевич выхлопотал также пособие неимущим крестьянам (21.280 рубл. на 532 души) и рассрочку оброчной недоимки бедным семьям на 4 года. Перед новым 1818 годом он донес, что после выдачи пособия, рассрочки оброчной недоимки и увольнения от службы управляющего смоленской удельной конторой среди крестьян водворилась тишина и спокойствие [87].

По окончании заграничной кампании крепостные, как мы уже видели, ожидали воли [88]. Нижегородский губернский прокурор донес в 1815 г. министру юстиции, что в Нижнем появились «разглашатели пустых новостей насчет освобождения всех крестьян от владения помещиков с присовокуплением слов оскорбительных» для государя. 12 марта этого года (в годовщину восшествия имп. Александра I на престол) канцелярский чиновник Снежницкий рассказал, что, как он слышал на базаре, государь приказал отобрать крестьян у дворян (в казенное ведомство). Господа де собрались в ночное время в сенате и позвали государя. Он обещал явиться, но дал знать великому князю Константину Павловичу, чтобы тот принял меры предосторожности. Великий князь, взяв с собой воинов, нашел государя «в опасности жизни, стоящего перед собранием на коленях» в рубахе и просящего помилования. Изрубив собравшихся, Константин Павлович отвел государя во дворец и сказал: «видишь ли, брат, я тебя от них спасаю во второй раз» [89].

«Разбитие маршала Давуста при Красном». (Скотти).

В начале апреля 1815 г. нижегородский губернатор приказал арестовать приехавшего из Петербурга с капитаном Любанским его дворового человека, Дмитриева, за разглашение о даровании всем крестьянам вольности. Дмитриев рассказывал, что об этом уже читан был в Казанском соборе в Петербурге манифест. Сенат утвердил приговор уездного суда о наказании Дмитриева 30 ударами плетей и отдаче в военную службу с зачетом помещику за рекрута.

«Разбитие маршала Виктора при г. Старом Борисове 15 и 16 ноября 1812 г.». (Скотти).

Даже люди весьма консервативные понимали, что следует чем-нибудь вознаградить крепостных за их почти повсеместное спокойствие во время Отечественной войны. Так, А. Ф. Малиновский, начальник Архива Коллегии Иностранных дел в Москве, предложил (в 1817 г.), если уже решено будет дать свободу крестьянам не в одном Остзейском крае, то, в ознаменование 1812 года и в награду им за тогдашнюю «верность», объявить свободными детей обоего пола, рожденных после 1812 г., как включенных в седьмую ревизию 1816 г., так и после нее рождаемых. Это предложение (изложенное автором в особой записке, присланной гр. Аракчееву) крайне медленного и притом безземельного освобождения крепостных не имело никаких последствий [90].

Деревня. (рис. нач. XIX в.).

Были и такие прожектеры, которые хотели соединить ограничение крепостного права с восстановлением пожалования населенных имений в полную собственность, прекращенного Александром I. Кутузов-Смоленский носился с мыслью предложить государю наградить генералов и офицеров, отличившихся во время Отечественной войны, поместьями литовских и белорусских «мятежников» [91]. Манифест 12 декабря 1812 г., провозгласивший амнистию полякам западных губерний, которые приняли сторону Наполеона, казалось, должен был бы положить предел таким предположениям. А между тем вот что сказано было в письме к Н. М. Лонгинову из Бромберга 16 января 1813 г.: об «увольнении крестьян я, хотя не якобинец, признаюсь, что думаю, что непременно» (нужно) «мало-помалу это сделать. Теперь есть случай начать в Польше, конфисковав имения всех тех, что против нас служили, раздать эти имения генералам и офицерам нашим бедным и изувеченным и, раздав оным, постановить таксу, выше которой бы с крестьян не брать и чтобы они были вольны. Дареному коню в зубы не смотрят, новые помещики были бы довольны, и важная часть крестьян вышли бы из теперешнего постыдного и в Польше несчастнейшего положения». Тут, очевидно, дело шло о губерниях, отошедших по разделам от Польши к России, так как в герцогстве Варшавском еще в 1807 г. крестьяне получили личную свободу. «Вот здесь, в Пруссии, — продолжает автор письма [92], — в части, которая уже давно от Польши взята, мужики уже не крепостные и общее состояние гораздо лучше, нежели в нашей Польше. Говорили, что часть Польши, доставшаяся нам, счастливее тех, кои принадлежат Пруссии и Австрии». Это «совершенная ложь. Правда, что помещикам и шляхтичам лучше…, потому что они по-прежнему дерут с мужиков, но крестьянам гораздо хуже. В Австрии и в Пруссии власть дворянства удержана в пределах, и оттого они кричали и имения дешевле продавались, но крестьянам под защитой правления было гораздо лучше» [93]. Однако амнистия полякам и решительное нежелание государя возобновить пожалование населенных имений в полную собственность [94]помешали осуществлению предположений и кн. Кутузова, и автора письма, которым почти несомненно был кн. М. С. Воронцов [95].

В. Семевский.

В модной лавке.

течественная война застает русское купечество в положении «рассыпанной храмины». В то время, как дворянство выступает в этой войне, как более или менее организованное целое, сразу взявшее в свои руки направление и мирных и военных событий, рус¬ское купечество щедро жертвует, выражает патриотические чувства, глухо волнуется, но при этом «бредет розно» и стоит темной массой статистов на заднем плане исторических событий. А между тем вряд ли какая-либо другая война так глубоко задела и так широко взволновала наше «темное царство» купечества, как Отечественная война. Это и не удивительно.