Юрий Щекочихин - Забытая Чечня: страницы из военных блокнотов

Но я также знал, что не могу об этом писать.

Даже не потому, что с огромным уважением относился и отношусь к Сергею Адамовичу Ковалеву и убежден, что каждый его поступок — поступок честный, искренний и мужественный.

Нет, именно тогда, в январе 95-го, именно на Сергея Ковалева, председателя Комиссии по правам человека при президенте, виновники войны и виновники трагедии Грозного пытались свалить все свои ошибки, все свои преступления, всю свою военную бездарность.

— Зачем он сидел в дудаевских подвалах? За кого он? — матерясь, спрашивал меня в Грозном до смерти уставший майор.

— У каждого своя профессия. И свое призвание. На этом построено любое общество — на борьбе противоположностей. Ковалев честно делает свое дело! — пытался объяснить я ему.

— А, пошли вы… — зло бросил он мне в ответ.

Напиши я тогда это — и статья получилась бы не против тех, кто затеял эту войну, а лично против Сергея Адамовича. Но таких статей хватало и без меня.

Сейчас, повторяю, я не хочу ничего, ни единого слова менять в тех репортажах, которые были опубликованы.

Но, естественно, от командировки к командировке, от встречи к встрече менялось мое отношение — нет, не к самой войне, а к тому, что происходило вокруг этой идиотской и кровавой войны.

Потому сейчас хочу дать объяснение тому, что тогда напечатал.

Так, допустим, сумма, которую, по словам парня из подмосковного СОБРа, получали разные иностранные наемники за каждого убитого спецназовца — до 1000 долларов, так же, как и то, что за каждым наемником следили по два чеченца, — все это из области обыкновенных фронтовых легенд. Точно так же, как истории, повторявшиеся из публикации к публикации, о неуловимых «белых колготках» — эти «колготки» проходят через все подобные войны: о них все рассказывают, но никто их не видел.

Но чеченской войне (точно так же, как войне в Абхазии или в Таджикистане или в той же Югославии) непременно сопутствовали истории, повторяющиеся из уст в уста, и каждый рассказчик утверждал, что видел все своими глазами: так, к примеру, вся эта жуть, что чеченцы кастрировали наших захваченных в плен солдат.

Никакого медицинско-документального подтверждения, как не искал, так и не нашел.

Любопытным оказалось продолжение с якутским золотом, поставленным в Чечню.

Спустя несколько дней после публикации мне позвонил Валентин Логунов, мой бывший коллега по межрегиональной депутатской группе на Съезде народных депутатов СССР. Оказалось, что он стал помощником якутского президента Николаева и что в Якутии уже проведено расследование по поводу моей публикации.

— Ну и что?

— Контракт такой существовал, но сама эта фирма была организована одним мошенником и, естественно, никакого золота не поступало.

Так мне сказал Валентин Логунов.

Не знаю, не знаю…

По крайней мере, Генпрокуратура направила в Якутию своих следователей. Чем кончилось расследование — не знаю. Мне не сообщили, да я уже и сам не интересовался.

И еще одна цифра, которую я привел в том своем первом репортаже: около трех тысяч только убитыми на 6 января.

Помню, тут же после публикации ко мне в Переделкино приехали «Вести», и эту цифру потерь я озвучил в вечернем эфире. На следующий день я ждал официального опровержения — не дождался. И на следующий день. И на следующий.

Думаю сейчас, что эта цифра — точная.

Именно тогда почти полностью полегла Майкопская бригада. Такая же судьба постигла злополучную 201-ю.

Мне рассказывали про маму солдата, которая бродила по военной базе в Моздоке, дергая за рукав каждого проходящего начальника и показывая справку, на которой было написано: «… в списках живых, убитых, раненых, пропавших без вести не значится». Справка была написана под копирку, а имя и фамилия, как всегда в подобных бюрократических документах, вписаны от руки.

— А где служил ваш сын? — спросил ее полковник Александр Чикунов, когда она подошла и к нему на пороге госпиталя, где он лежал.

— В Майкопской бригаде…

«Я не мог смотреть ей в глаза», — расскажет мне потом Саша…

Тогда, в Грозном, очевидцы январского наступления рассказали мне, как и что это было. С того января я узнал много новых подробностей того, как и почему погибали необученные пацаны под началом полуобученных генералов. Но вот совсем недавно, летом 97-го года, от Саида (о нем речь еще впереди) услышал слова, которые по сей день звучат во мне:

— Я помню, в Старопромысловском районе улицы, как горохом, были усеяны телами солдат.

Как горохом…

Поздней весной Комитет по обороне Госдумы провел полузакрытые слушания о причинах гибели российских военнослужащих в Чечне. Кроме стыда, я ничего не испытал на этих слушаниях: по логике высшего военного генералитета, если бы не плохие солдаты и плохие офицеры, то хорошие генералы непременно бы эту войну выиграли.

Я не мог все выдержать до конца. И не только я. Майор Вячеслав Измайлов и полковник ВВ Александр Чикунов, участники этой войны, тоже ушли раньше с заседания.

За генералов стыдно…

После той январской бойни никто из наших генералов так и не нашел в себе мужества сказать: «Хватит! И так уже много ребят мы положили за несколько дней войны. Как горох…»

Потом, уже намного позже, в Грозном, когда был установлен маленький хрупкий мир, я увидел Василия Ефимовича Сидорова, который спустя полтора года после гибели нашел останки своего сына Андрея. Я написал и об этом в «Новой газете». Мне позвонили из Минобороны, с «горячей линии» — спецтелефона, по которому родители пытаются отыскать следы своих пропавших сыновей, — и сообщили, что рядовой Сидоров в списках Минобороны не числится.

— Как не числится?

— Значит, он был в строевых списках. Или его забыли вписать… — грустно вздохнул мой собеседник из Минобороны.

И таких примеров — множество. Посылали из других частей. Чтобы скрыть потери, тасовали пацанов, как колоду по разным частям. Меняли записи в военных билетах. Обманом отправляли в Чечню (как однажды рассказал Сергей Смирнов, корреспондент «Новой газеты», о «батальоне сирот», который специально готовили для Чечни, в уверенности, что их никто не хватится — некому).

Тогда, в январе 95-го, я еще не знал всю меру этой подлости…

… — Надо попробовать улететь с «Северного». Что-нибудь оттуда должно идти, — предложил Юрий Зайцев.

Меня провожали. Точно так же, как сами провожаем гостей в Москве — из центра в Шереметьеве.