Андрей Венков - Вёшенское восстание

Против экспедиционной дивизии 8-й армии повстанцы располагались следующим образом:

Подсчет сил дает 7500 сабель, 3300 штыков, 5000 бойцов в смешанных частях, 21 пулемет и 10 орудий. Всего — 15 800 бойцов.

Тогда же определился и дал о себе знать «верховный орган власти» в Верхне-Донском округе — Второй съезд представителей станиц и воинских частей, который собрался в Вёшенской 18–19 апреля (1–2 мая). Из опубликованного протокола [296] ГАРО. Ф. 857. On. 1. Д. 137. Л. 13–13 об. видно, кто представлял восставшие станицы и воинские части.

На съезд прибыли:

От Вёшенской — Благородов Иван (председатель станичного Совета) и Евланов Елизар (помощник председателя станичного продовольственного отдела).

От Казанской — Чайкин Филипп и Попов Павел.

От Каргинской — Щиров Семен и Власов Александр.

От Букановской — Попов Митрофан и Антонов Александр.

От Мигулинской — Качкин Семен (в 1917 году делегат Войскового Круга), Чайкин Михей (бывший станичный атаман) и Мрыхин Яков.

От Боковской — Кочетов Георгий и Лагутин Иван.

От Еланской — Кочетов Иван (председатель станичного Совета) и Мельников Матвей (товарищ председателя Совета).

От Краснокутской — Скачков Иван.

От 1-й дивизии — Ермаков Харлампий, Титов Прокофий…

Особо хочется рассказать о последнем. О Прокофии Семеновиче Титове, моем дальнем родственнике, я слышал историю, похожую на легенду. Прокофий («Проня») был женат на двоюродной сестре моего деда или — точнее — на родной сестре уже упоминавшегося здесь Афанасия Ефремовича Стефанова. При крещении дали ей имя «Татьяна», но вся родня почему-то называла ее «Ташурой». Проня и Ташура женились по взаимной любви, что по тем временам было редкостью. Проня на нее надышаться не мог, помогал во всем, «и хаты мазал (обмазывал глиной перед побелкой. — А. В.) и пироги пёк». На службу он ушел в 11-й Донской полк, а из полка был направлен в Варшаву в какую-то школу, где обучали фехтованию. Курс Прокофий закончил первым по успеваемости и был направлен в родной полк инструктором по владению холодным оружием. Весной 1918 г. Проня сочувствовал Подтелкову и вроде бы собирал у себя в хуторе Бодянском отряд идти навстречу Подтелковской экспедиции. Казаки и офицеры это помнили и Прокофия особо не выдвигали.

Когда началось восстание, Проню Титова, весь 18-й год пробывшего в тени, избрали в Бодянском командиром. Пришли к нему домой: «Восставать!..» Он смеялся:

— Не поеду. Я и на службе воевать ленился.

Казаки ему сказали:

— Мы тебя убьем прямо возле двора. Иди, принимай полусотню.

Деваться некуда, пошел. На прогоне казаки конные, кто в чем и кто с чем. Тут же большевика местного, Микишка, сторожат, убить хотят. Он в Бога не верил и вообще за красных был. Проня их в круг собрал и говорит:

— Как хочете отбивайтесь, а не рубить…

Микишка отпустили. И с Проней вроде все согласны. Но потом такое началось — куда там «не рубить»! И ездил Прокофий со всеми, бесстрашный и безрадостный. Бьют героев — они теряют осторожность. Прокофий себя героем не считал, сам оберегался и к Господу постоянно прибегал. В людях он всю жизнь не разбирался. За все время один верный выбор сделал — когда женился. И сейчас набрал себе в помощники черт-те кого. Федор Бирюлин, командир полка, его все больше в разведку или в охранение посылал.

В боях за Каргинскую с полусотней ребят 1-го и 2-го годов рождения (моложе не брали) прикрывал Прокофий стык меж двумя дивизиями и на неудобьях за сплетением изломавших землю буераков нарвался со своими на полусотню красных казаков. Ехали они в заломленных фуражечках, лето учуяли. Правились от хутора Каменка. Прокофий, первым выбиравшийся по отрожине, разглядел за хлестким сизым ольшаником какое-то движение и отскочил к развилке. Незаметно вывел своих под самый гребень, нутром рассчитал — красные саженях в сорока проедут, а потом вспомнил: шашки не у всех, патронов и вовсе нет. И казачата об этом вспомнили. Кто-то с визгливым восторгом:

— Ну, дай Бог деру!

И Прокофий, прикинув, что — поздно, с этими желторотыми далеко не убежишь, начнут их травить хоперцы по ярам, как зайцев, сдуру перепугал свое войско:

— Хочешь — не хочешь, а надо в атаку. Иначе так побьют.

Те и побледнели.

Потянул Прокофий левой рукой у одного из ножен узкую шашку. У эфеса надпись: «Злауст 1868».

— Прокофий Семныч, как же так?

— Ничего. Слухайте, — примерил, встряхнул, вживаясь в вес, в длину оружия. Правой рукой свою шашку выхватил. — Ну, как махну, давай за мной…

Склонился Прокофий к гриве, из-за торчащих настороженно конских ушей наблюдал, а сам отчитывал проникновенно: «…Заступник мой еси и прибежище мое. Бог мой и уповаю на него…»

Ехали красные. У одного — ручной пулемет на груди, сошки покачивались. Взыгрывали кони, ветер сносил роскошные хвосты. Ехали… Небо за ними громадное, и цвет не от мира сего.

Хотел их Прокофий пропустить и налететь сзади. Только поравнялись — у Прони в отряде не то конь всхрапнул, не то еще чего… Махнул Прокофий, вылетел…

— Урра!..

А сзади — тихо… «Ах ты ж, Боже ж мой!..» Кони красных шарахнулись и вмиг — в полукруг, подковой. Холодно, с лязгом клинки оголились. «Хоть бы стрелять не начали!» Не начали. В лицах — азарт. Взять его решили.