Владимир Снегирев - Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны

В это время силы оппозиции сделали несколько вылазок против правительственных войск. Так, в марте они перерезали коммуникации в Хосте. В такой ситуации я попросил прислать эскадрилью транспортных самолетов, чтобы перебросить в блокированный Хост продовольствие. Прибыли АН-12, а для их охраны — десантный батальон, разместившийся в Баграме. Подчеркиваю, десантники прибыли лишь с целью охраны аэродрома и наших самолетов.

Памятен мне приезд в Кабул И. Г. Павловского. С его участием силами афганской армии было проведено несколько операций. Освобожден город Ургун. Убитых ни с той, ни с другой стороны не было. Павловский и прибывшие с ним генералы и офицеры помогли организовать более интенсивную подготовку афганской армии.

В конце сентября меня запросила по ВЧ Москва: «Срочно прилетайте!» Через день я уже был в Генштабе, у Огаркова. Тот повел меня к Устинову. Вместе с ним поехали на Старую площадь, в ЦК. Нас приняли Андропов, Громыко, Пономарев, кажется, присутствовал кто-то еще. Одновременно со мной вызвали генерала КГБ Б. С. Иванова.

Минут двадцать я докладывал обстановку. Говорил, что думал, как оно есть на самом деле. Мятежники в ряде мест пользуются поддержкой населения, из 185 уездов 30 находятся под их контролем. Племена пошли на переговоры с правительством, но часть из них укрылась в горах, и, видимо, с весны надо ожидать с их стороны активных действий. Рассказал о борьбе внутри НДПА, о мерах правительства по стабилизации положения в стране, отметив, что органы местной власти создаются медленно, партактивисты не идут в народ.

Меня спросили о состоянии афганской армии. Армия, сказал я, составляет основную опору режима. Она учится, набирается опыта. Уровень ее несколько повысился, хотя есть и большие проблемы. Скажем, офицерами она укомплектована лишь наполовину.

Андропов поинтересовался моим мнением об Амине. Волевой, чрезвычайно работоспособный, превосходный организатор, аттестовал я Амина. И в то же время хитрый, коварный, провел ряд репрессий. Что касается отношения к СССР, то во всеуслышание провозглашает нерушимую дружбу Афганистана с нашей страной. Неоднократно просил ввести советские войска, в том числе для личной охраны. Хочет встретиться с Л. И. Брежневым.

Разговор опять перекинулся на афганскую армию. Я назвал цифры: 10 дивизий, 145 тысяч человек личного состава, 650 танков, 87 БМП, 780 БТР, 1919 орудий, 150 самолетов, 25 вертолетов, 3 зенитно-ракетных комплекса. Эти данные настолько врезались мне в память, что называю их сейчас без заглядывания в «шпаргалку». Армия может выполнять поставленные перед ней задачи, однако ее уровень все-таки не соответствует современным требованиям, заключил я.

Видимо, далеко не во всем разделил мои взгляды генерал Иванов, который докладывал уже после того, как я ушел.

В октябре я вновь был вызван в Москву, но не один, а с моим коллегой В. П. Заплатиным. Об этой поездке спросите лучше Василия Петровича, он вам расскажет со всеми подробностями.

Меня же решили в Афганистане заменить. По правде сказать, я зверски устал, спал по 3–4 часа. Но о замене не просил. Скорее всего, определенных лиц не устраивала моя позиция в отношении возможного ввода войск и взгляд на личность Амина.

В течение двух с лишним месяцев вводил в курс дела моего преемника генерал-лейтенанта Г. И. Демидкова. Тот вернулся в Москву, доложил Устинову согласованную со мной точку зрения на развитие событий в ДРА и сразу впал в немилость. Григория Ивановича вместо Афганистана отправили в Монголию. А меня сменил генерал-полковник С. К. Магометов.

6 декабря 1979 года я прилетел в Москву насовсем. Состоялся подробный разговор с Огарковым. «Лев Николаевич, будет ли афганская армия стрелять в наших солдат?» — неожиданно спросил Николай Васильевич. «Никогда», — ответил я. Спустя короткое время понял, почему он спросил меня об этом.

О вводе войск я узнал в крымском санатории. Не мог ни есть, ни пить. Бросил санаторий и уехал домой в Кишинев…

Я очень доволен тем, что не участвовал в этой авантюре, что совесть у меня чиста.

Предоставим слово еще одному военному — генерал-майору В. П. Заплатину, хорошо знавшему тогдашнюю ситуацию в ДРА.

— В мае 1978 года меня спешно направили в Афганистан как советника начальника главного политуправления афганской народной армии.

Встретили радушно. Я сразу же был принят Тараки, который дал мне полную инициативу во всем. Довелось побывать во всех гарнизонах, где стоял хотя бы один афганский батальон. Каждый день мне представляли двадцать — тридцать офицеров, рекомендованных на политработу. Отбирал тех, кто, по моему разумению, наиболее подходил для этого. Вскоре началась учеба первой группы отобранных афганских офицеров.

— Василий Петрович, положение в Афганистане обострялось с каждым месяцем. Чувствовали ли вы это?

— Несомненно. Особенно влияли на ситуацию отношения между руководителями НДПА, разногласия «халькистов» и «парчамистов». И хотя расхождения во взглядах публично отрицались (Тараки, например, на одной пресс-конференции так и заявил: «Парчам» и «хальк» — это одно и то же, между ними нет никакой разницы, мы не отделялись друг от друга и вместе обрушивались на своих врагов…»), на деле происходило иначе. Борьба за власть становилась все ожесточеннее.

И вот здесь некоторые наши советники, на мой взгляд, не разобрались в ситуации. «Все валится, все рушится», — считали они. Таков был рефрен их сообщений в Москву. Вместо детального, глубокого, объективного анализа обстановки возобладали эмоции. Возможно, кому-то это было на руку, кто-то преследовал свои личные интересы — не берусь судить.

Не лучше действовали и приезжавшие из Москвы ответственные работники различных ведомств. Вспоминаю появление в Кабуле заместителя министра внутренних дел СССР В. С. Папутина. Первый раз он посетил Афганистан в 1978 году, стремясь наладить сотрудничество по линии МВД. Второй раз, о котором веду речь, Папутин прилетел в Кабул 22 ноября 1979 года. Через несколько дней только что назначенный послом в Афганистане Ф. А.)Габеев позвонил мне и попросил зайти к нему. Он показал текст шифровки, которую надлежало отправить в Москву. В ней оценка ситуации в Афганистане давалась резко субъективной, в том числе неверно оценивалось и состояние армии. Под документом стояла подпись Папутина. Табеев, едва начавший знакомиться с положением дел в стране, хотел проконсультироваться со мной, для чего и позвал к себе.

— Категорически не согласен с текстом, — без обиняков сказал я и объяснил, почему.

— Тогда идите к Веселову (партийному советнику. — Авт.) и вместе исправьте текст, как считаете нужным.

Мы с Веселовым срочно встретились с Папутиным.