Лев Войтоловский - Всходил кровавый Марс: по следам войны

— В последний раз говорю тебе: повинись! Признаешься, деньги отдашь, не отдам под суд. А будешь врать про кобылу, пропадёшь, как собака!

Новиков побледнел, задумался и, махнув рукой, объявил:

— Хучь жалко денег — свои ведь, кровные, — да что делать? Вы нам как отец родной. Как знаете — пожалейте: не предавайте суду.

С другими пошло легче. Они отдавали деньги, кряхтя и смущаясь, и больше для видимости прибавляли:

— На войне делить нечего: все казённое.

— Только бы душу сберечь.

Один Фетисов не сдавался:

— Больше пятидесяти рублей не имею.

Но, когда сверили с найденными при обыске расписками, оказалось, что к каждому счёту он по 5 рублей приписывал. Подсчитали: рублей четыреста должен иметь.

Джапаридзе выходил из себя:

— Я тебя в карцере сгною! Все равно денег не получишь. Прямо отсюда прикажу увезти и запереть.

Наконец сознался: дал деньги на хранение ездовому Миронову, а тот схоронил их в седле — между ленчиком и подушкой.

Едва удалились фуражиры, как началась жестокая перебранка. Большинство офицеров требовало:

— Деньги зачислить за командой — на улучшение довольствия, а фуражирам морду набить.

— Кто же бить будет? — спросил адъютант.

— Как — кто? Офицеры, — ответил Старосельский.

— Этого не будет, — крикнул Костров и, стуча кулаком по столу, бросал задыхающимся голосом: — Вся армия занимается грабежом! И больше всех офицеры! Из Тухова штабные офицеры все люстры вывезли, серебро, зеркала, посуду, картины!.. Капитан Кравков пять экипажей домой отправил. Полковник Скалой два автомобиля к себе в имение отослал. Мебель, рояли, лошади — все разворовано у населения!..

Свирепо размахивая кулаками, Старосельский наседал на Кострова:

— За это по морде бьют... под суд... оскорбление мундира..

— Капитан Старосельский, — холодно заговорил Базунов, — обращаю ваше внимание, что у нас в бригаде врачи пользуются такими же правами, как офицеры. Они принимают участие в суде и имеют право высказывать своё мнение. Дело собрания принять то или иное решение.

— Слушаю-с, полковник, и принимаю к сведению, — протянул обиженным голосом Старосельский и, щёлкнув каблуками, вытянулся в струнку.

Часа через два после ужина в собрании царило дружное «винопийство». Хохотали, шутили, играли в карты. Костров с Старосельским как ни в чем не бывало резались в девятку. Из-за стола их ежеминутно долетали шумные выкрики Кострова:

— Ах, ёлки зеленые! Уконтропил!

Выигрывая, Старосельский аккуратно запихивал бумажки в большой кошелёк на цепочке у пояса. Ночлег Старосельскому отвели у меня. Уже лёжа в постели и загасив свечу, он обратился ко мне:

— Вы очень дружны с Базуновым?

— Да, я считаю его очень интересным человеком.

— Смотрите, не очень с ним откровенничайте. А то...

— Что такое?

— Ведь он... в дворцовой охране служит.

— Что это за дворцовая охрана?

— Не знаете? Особая жандармерия, которая следит за настроением офицеров. Раньше во главе её стоял великий князь Сергей Михайлович, а теперь — барон Фредерике.

— Откуда вы знаете про Базунова?

— Посмотрите его послужной список. Больше трёх лет он нигде не служил. Бросают его и в Сибирь, и на Урал, и в Воронеж. Для наблюдения назначают.

Разбудил нас радостный крик Кострова:

— А что! Читали новый приказик главнокомандующего? Недурственно. Не в бровь, а в глаз вам, Иннокентий Михайлович. Не угодно ли почитать?

— Читайте, а мы послушаем.

Захлёбываясь, прищёлкивая и пересыпая приказ сочувственными восклицаниями, доктор Костров читал:

— «Секретно. Копия с копии на имя начальника штаба главнокомандующего армиями ЮгоЗападного фронта генерала от инфантерии Алексеева. Восемнадцатого января пятнадцатого года. Кыров.

Ваше высокопревосходительство, глубокоуважаемый Михаил Васильевич! Долг офицера и порядочного человека, для которого дороги честь и доброе имя русской армии, повелевает мне написать Вам это письмо и сообщить Вам о весьма печальном явлении в нашей армии. Не совсем корректное отношение некоторых офицеров к чужой собственности мне приходилось иногда наблюдать, и я боролся с этим по мере сил. Теперь до меня дошли совершенно определённые слухи о том, что офицеры посылают много награбленных вещей в Россию, своим семьям. Посылаются экипажи, сервизы, даже ценная мебель. Какой позор, какая гадость! Все это идёт через Львов и, вероятно, пересылается под видом казённых грузов. Можно это все сразу пресечь, установив досмотр грузов, направленных в Россию, да, вероятно, можно установить, что и куда было вывезено, особенно такие вещи, как экипажи. Писать об этом официально я не считаю возможным, почему и обращаюсь к Вам с этим частным письмом, будучи уверен, что Вы поймёте и моё возмущение этими недостойными поступками некоторых .офицеров, бросающих тень на всю армию. Не думаю, что я мог ошибаться, так как получил сведения из нескольких совершенно разных источников. Прошу извинить меня за беспокойство и верить, что любовь к нашей армии и обида за неё заставили меня прибегнуть к этой мере. Искренно и глубоко уважающий Вас и расположенный к Вам А. Хвостов».

«Копия секретного отношения начальника штаба третьей армии от двенадцатого февраля пятнадцатого года. Командиру двадцать первого армейского корпуса.

Препровождая копию письма на имя начальника штаба главнокомандующего армиями ЮгоЗападного фронта, уведомляю, что командующий армией полагает, что в третьей армии случаев, подобных изложенному в письме, не было, но его высокопревосходительство считает необходимым поставить о сём в известность всех начальствующих лиц для предотвращения возможности подобных случаев в будущем. Старший адъютант Управления инспектора артиллерии двадцать первого армейского корпуса капитан Карпов». Каков приказик-то! Ась? — радостно захлёбывается Костров. — Ну-тка, Иннокентий Михайлович, шуганите-ка генерала Алексеева; под суд... оскорбление мундира!.. Ох-хо-хо, палки зеленые, ёлки дубовые!

Недурственно, ась?..

— А все-таки вашим фуражирам сегодня морду наклепаем! — жёстко усмехается Старосельский.

Прививаю оспу солдатам. Возле меня куча бородачей. Один, усмехаясь, тянет:

— Видать, и об нас Господь печётся: какого начальника послал.

— Это о ком вы?

— Известно о ком: об командире об новом — из второго парка который.

— Не по душе пришёлся?

— У-ух! Лицом тёмный, глаз вострый...

— С батареи ребята сказывали: драться лютый. Жалости ни к чему не имеет.

— Бьёт без обману, — насмешливо долетает со стороны. — Уж как тебе лютовал сегодня над фуражирами... Отстрадались!

— Разве их били?

— Ну, как же! Всю команду построили — глядеть...