Олег Лемехов - Перебежчики. Заочно расстреляны

По поводу истинного статуса Носенко в ЦРУ существовало два мнения: Энглтон, Бегли и их сторонники придерживались одного, большая часть сотрудников — другого. Возобладала, однако, точка зрения Энглтона, считавшего Носенко подставой. Четвертого апреля 1964 года сотрудники ЦРУ провели допрос с пристрастием. Носенко был подвергнут проверке на детекторе лжи. Чтобы заставить Носенко говорить правду, было решено независимо от фактических результатов проверки сказать ему, что он не прошел.

«Сотрудники ЦРУ начали кричать, что я вру, и в комнату немедленно ворвались несколько охранников, — вспоминал Носенко. — Они приказали мне встать к стене, раздеться и обыскали меня. После этого повели наверх, в одну из комнат на чердаке.

Там была только металлическая кровать, надежно прикрепленная к полу. Мне не сказали, для чего меня сюда поместили и на какой срок. Через несколько дней сотрудники ЦРУ начали допрос. Я старался сотрудничать добросовестно и вечерами даже записывал все, что мог вспомнить о КГБ. Допросы длились два месяца. Характер допросов был очень грубым и враждебным. Затем они вообще перестали приходить».

В изоляции Носенко находился до декабря 1968 года. С 4 апреля 1964 года по 13 августа 1965 года — на конспиративной квартире близ Вашингтона, с 14 августа 1965 года по 27 октября 1967 года — в тюремной камере на «ферме», и с 28 октября 1967 по декабрь 1968 года на трех, периодически сменявшихся конспиративных квартирах в пригороде Вашингтона. Особенно тяжелыми были условия заключения на «ферме» — в учебном центре ЦРУ. Носенко доставили туда в наручниках и с завязанными глазами и поместили в бетонную камеру с решетками на дверях. В камере была только узкая железная кровать с матрацем, а постельного белья не было. Днем и ночью за ним осуществлялось наблюдение. Чтобы чем-то занять себя, Носенко тайно смастерил шахматы из ниток, но охранники их конфисковали. Спустя год с лишним ему разрешили тридцатиминутные прогулки на свежем воздухе в огороженном бетонным забором дворике и занятия физическими упражнениями. Носенко был убежден, что во время заключения ему давали какие-то препараты, включая галлюциногены. Позднее ЦРУ отвергло эти утверждения, заявив, что ему назначались только необходимые лекарства: торизин (применяемый при маниакальной депрессии и душевных расстройствах), доннатал (средство, устраняющее спазмы желудка при расстройстве), тетрациклин (антибиотик общего назначения) и тому подобное. Все это время проводились интенсивные допросы, часто с применением детектора лжи. Но все они, кроме незначительных деталей, ничего не добавляли к тому, что он уже сказал ранее.

В связи с этим назревала необходимость принятия каких-то решений, и в 1967 году новый директор ЦРУ Р. Хелмс поручил сотруднику управления безопасности Брюсу Соли вернуться к рассмотрению вопроса о причинах ухода Носенко на Запад. Предвидя возможность скандала, Бегли направил Энглтону письмо, в котором изложил возможные пути решения проблемы Носенко. Под 5-м пунктом в перечне возможных акций значилась ликвидация, под 6-м — сделать его неспособным связно излагать свои мысли (специальные психохимикаты и т. д.), под 7-м — помещение в дом для душевнобольных, не ввергая его самого в беспамятство.

В октябре 1968 года Брюс Соли представил Хелмсу доклад, в котором оправдывал Носенко. Доклад Соли был немедленно подвергнут острейшей критике со стороны сотрудников Энглтона, но заместитель директора ЦРУ Руфус Тейлор согласился с выводами Соли. «Я убежден теперь, что нет никаких оснований считать Носенко не тем человеком, за которого он себя выдает; что он преднамеренно скрывает от нас какую-то информацию; что нет противоречий между тем, что сообщил нам Носенко, и тем, что мы узнавали от других перебежчиков или информаторов…» Немаловажную роль в таком решении сыграл и тот факт, что на допросах, которые проводились уже в доброжелательном тоне, Носенко сообщил сотрудникам ФБР еще о девяти случаях советской разведывательной деятельности. [48]

Хелмс положил конец спорам, наградив Соли медалью за работу по реабилитации Носенко и предоставив самому Носенко в марте 1969 года двухнедельный отпуск во Флориде под охраной двух сотрудников ЦРУ.

По возвращении из Флориды Носенко получил документы на новое имя, его зачислили в ЦРУ на должность консультанта и выплатили компенсацию в размере 137 052 долларов. В должности консультанта Носенко проработал до конца восьмидесятых годов, и все это время ему грозила смертельная опасность, но уже со стороны КГБ, занесшего его в список перебежчиков, подлежащих ликвидации. По свидетельству Гордиевского, A.B. Гук, сотрудник КГБ, работавший в конце семидесятых годов по линии внешней контрразведки в нью-йоркской резидентуре, узнав о местонахождении перебежчика Хохлова, предложил Центру план его ликвидации. Но Центр не дал на это согласия, заявив, что их первостепенной задачей является устранение двух более важных перебежчиков — Голицына и Носенко, и вплоть до их ликвидации все прочие «мокрые дела» в США необходимо отложить. Это подтверждает и отставной генерал-майор КГБ О. Калугин, одно время возглавлявший управление внешней контрразведки ПГУ. Он вспоминает, что руководство часто упрекало его за недостаточно энергичные поиски предателей, в частности Носенко.

В 1963 год список изменников пополнился еще четырьмя — Н. Черновым, Д. Кашиным, Ю. Кротковым и А. Черепановым — и тем самым почти достиг «результативности» 1961 года.

«Открыл счет» Николай Дмитриевич Чернов. Чернов, 1917 года рождения, служил в оперативно-техническом управлении ГРУ. В начале шестидесятых годов он был командирован в США на должность опертехника нью-йоркской резидентуры. Образ жизни Чернова был весьма необычным для советского служащего за рубежом. Он часто посещал рестораны, ночные клубы, кабаре. Это требовало немалых денежных расходов. Поэтому неудивительно, что однажды, в 1963 году, поехав вместе с майором КГБ Д. Кашиным (фамилия изменена) на оптовую базу одной американской фирмы за материалами для ремонта посольства, Чернов уговорил хозяина базы не отражать в чеке скидку за оптовую покупку. Таким образом Чернов и Кашин получили 200 долларов наличными, которые и поделили между собой.

Однако, когда на следующий день Чернов приехал на базу за стройматериалами, в кабинете хозяина его ждали два агента ФБР. Они предъявили Чернову фотокопии платежных документов, свидетельствовавшие о присвоении им двухсот долларов, а также фотографии, на которых он был запечатлен в увеселительных заведениях Нью-Йорка. Заявив, что им известно, что Чернов является сотрудником ГРУ, агенты ФБР предложили ему начать сотрудничество. Шантаж подействовал на Чернова — в те годы за однократное посещение увеселительного заведения запросто могли отправить в Москву и сделать невыездным, а за присвоение казенных денег тем более. [49]