В. Сахаров - У черноморских твердынь. Отдельная Приморская армия в обороне Одессы и Севастополя. Воспоминания

Как сейчас, вижу: танк на большой скорости двинулся к нашей, не успевшей еще окопаться группе, и какой-то незнакомый мне лейтенант, обернувшись, быстро спросил:

— У кого есть гранаты? Давайте мне!

Никому не хотелось отдавать последнее оружие, но он сказал это так, что не отдать было нельзя. Лейтенанту протянули штук пять гранат, он ловко связал их ремнем и, крикнув, чтобы мы стреляли по щелям танка, рывком бросился к нему. Грохнул взрыв, танк остановился, не дойдя до нас. Невдалеке лежал герой–лейтенант, прошитый пулеметной очередью из башни.

Убитых становилось все больше, но живые держались так, будто обрели бессмертие. Страшила не смерть, а ранение, обрекавшее на беспомощность, страшило, что можешь от палящего солнца потерять сознание, когда фашисты подойдут совсем близко. И люди, полуживые от жажды, зорко следили за залегшими впереди гитлеровцами, точными выстрелами и уничтожали тех, кто пытался подняться.

С наступлением темноты бой стихал, и оставшиеся в живых отползали к морю, тихо плескавшемуся о камни. Черпали котелками, пилотками соленую, не утоляющую жажду воду…

Бойцы разных частей перемешались, но люди из нашего дивизиона или полка часто оказывались со мною рядом. Раз утром меня окликнул комиссар Коновалов. Он лежал, прижав к плечу карабин, направленный к краю обрыва. Голова забинтована, лицо осунулось, но голос звучал удивительно бодро:

— Жив, малыш? Оружие есть? А ел‑то давно?

Я ответил, что в нагане есть пять патронов. А когда ел, забыл, но сейчас уже не хочется. Вот выпил бы, кажется, целое море…

Коновалов достал из планшетки плитку шоколаду, отломил половину и протянул мне. И тут же, вскинув карабин, выстрелил. Сверху со звоном скатилась немецкая каска, а рыжая голова мертвого солдата свесилась над обрывом.

— Одолели, гады, ничего не скажешь… И все‑таки будем бить их, пока есть хоть один патрон. А попить, пожалуй, сможешь вон за той скалой. Там наши ребята продолбили камень, и понемножку набирается вода. Хоть и морская, но все же фильтрованная, не одна соль. Только следи за обрывом, а то до воды не дойдешь!..

В лунку, кем‑то выбитую в пористом камне, и в самом деле набиралась вода. Боец, стоявший рядом, бережно черпал по четвертькружки, оделяя выстроившихся в очередь товарищей. Дошел черед и до меня. Целых три глотка! Мне показалось, что ничего вкуснее этой воды я в жизни не пил.

Чуть дальше сидел за камнем обросший Даниил Васильевич Халамендык. Окинув меня взглядом, он неожиданно спросил:

— А где твой орден?

— Какой? У меня его не было…

— Эх ты! Значит, не успел получить? Тебя же наградили Красным Знаменем за высоту 64.4! А теперь все, что не вручено, — в море…

Я знал, что был представлен, а вот, оказывается, и награжден. И обрадовался этому, и горько стало, что орден погиб раньше меня, даже в руках не пришлось подержать…

В ночь на 6 июля капитан Ященко и с ним человек двадцать попытались пройти берегом в сторону Балаклавы, но добрались только до мыса Феолент… Для вылазок наверх уже ни у кого не хватало сил. Фашисты окончательно завладели верхним краем обрыва. Однако оттуда они не могли ни пулями, ни гранатами достать людей, укрывавшихся в углублениях и нишах отвесного склона. Не помогали и бомбежки с воздуха. Но на врага работали жажда и голод, подтачивавшие наши силы.

Мне довелось еще раз увидеть комиссара Коновалова — в черный день, когда мы, оба раненые, были схвачены фашистами. Собрав последние силы, военком оттолкнул двух державших его солдат и потребовал переводчика.

— Я большевик и комиссар! — отчетливо произнес он. — Я знаю, что фашизм обречен, и это последняя его победа. Я был и остаюсь врагом фашизма, который должен быть уничтожен!

Пока это переводили каким‑то гитлеровским офицерам, рядом с военкомом полка встал политрук 9–й батареи Саша Канищев. Он обнял комиссара и громко сказал:

— Фашизм будет уничтожен!

Озверевшие гитлеровцы свалили обоих с ног ударами прикладов…

Комиссар остался непобежденным. И его слова, гордо брошенные в лицо врагам, слова, проникнутые пламенной верой в нашу победу, помогли тем, кто их слышал, тоже почувствовать себя непобежденными, несмотря ни на что.

Ночь на 2 ноября 1941 года… Несколько часов назад я прибыл в Севастополь с назначением на должность комиссара 8–й отдельной бригады морской пехоты. Представился начальнику политуправления флота дивизионному комиссару П. Т. Бондаренко, навел необходимые справки в штабе, и вот мы со связным поднимаемся по извилистой дорожке на высоту с никогда не встречавшимся мне раньше названием — Азиз-Оба.

На ней, в 700 метрах от переднего края обороны, разместился наблюдательный пункт бригады, который одновременно служит и командным. Кругом такая тишина, что просто трудно поверить в близость фронта, в то, что рядом — враг, подступивший вплотную к главной базе Черноморского флота.

По траншее проходим к неказистому блиндажу, сооруженному явно наспех. Тут и происходит встреча с моими новыми боевыми товарищами — командиром бригады полковником Владимиром Львовичем Вильшанским, временно исполняющим обязанности начальника штаба майором Тимофеем Наумовичем Текучевым, заместителем начальника политотдела батальонным комиссаром Михаилом Никитичем Корнеевым.

Все они прибыли в Севастополь немногим раньше меня. Бригада, переброшенная морем из Новороссийска, лишь сутки с небольшим назад заняла оборону на 9–километровом участке фронта между Бельбекской и Качинской долинами.

В бригаде почти 4 тысячи бойцов, и пока не подошли дивизии Приморской армии, еще пробивающиеся через Крымские горы, Восьмая морская — самое крупное соединение на севастопольских рубежах.

— Имеем пять батальонов, несколько отдельных рот, — вводит меня в курс дел комбриг. — Но отправлялись сюда так спешно, что не успели получить артиллерию. Да и станковых пулеметов только пять: по одному на два километра фронта. Ручных — двадцать четыре… Не хватает даже винтовок, очень мало саперного инвентаря. Связь —лишь до батальонов, на роты уже не хватило ни кабеля, ни аппаратов. Ну а люди — в основном из запаса. Многие не успели толком пройти общевойсковую подготовку…

Уже рассветает, и мы выходим из блиндажа, поднимаемся на вершину горы. Владимир Львович Вилыпанский рассказывает, что накануне, вечером передовые подразделения противника пересекли Качинскую долину и подошли непосредственно к позициям бригады. Ночью была стычка нашего боевого охранения с немецкой разведкой.

Комбриг показывает участки батальонов — с вершины неплохой обзор. Но со стороны противника боевые порядки бригады просматриваются еще лучше: немцы захватили выгодный рубеж с группой господствующих над местностью высот. Их позиции как бы приподняты над нашими. Позади у нас широкая впадина с отрогами — овраг Барак. За ним уклон, ведущий в наши тылы и к морю.