Николай Кондратьев - Маршал Блюхер

В конце апреля Блюхер выехал в Троицк. Болела голова, слипались покрасневшие веки, ныли старые раны. Надо выспаться, отдохнуть хотя бы два–три дня.

Не пришлось. Только вернулся в Троицк, вручили телеграмму — немедленно прибыть в Екатеринбург для доклада о ликвидации дутовщины.

Дорога до Екатеринбурга длинная, мучительная. Приехал. Доложил уральским областным организациям о боевых операциях против белоказаков. Одобрили. Похвалили. Заседание кончилось поздно вечером.

Спускаясь с лестницы, Блюхер почувствовал нарастающую боль в бедре. По ноге поползло что‑то густое, липкое. С трудом доковылял до извозчика. Тот посмотрел на бледное, мокрое от пота лицо, посочувствовал:

— Ой, худо выглядываешь, гражданин хороший. Куда везти‑то?

Морщась от боли, Блюхер вполз в бричку, попросил:

— В главную больницу. И если можешь, папаша, кати полегче. Не тряси, пожалуйста…

Прошло три дня; в палату к Василию Блюхеру явился областной военный комиссар Филипп Иванович Голощекин. Присел к койке, тихо спросил:

— Ну как, Василий Константинович, пришел в себя?

— Спасибо врачам, заштопали мои старые болячки. И отоспался, считай, за два месяца.

— Вот и хорошо, — улыбнулся Голощекин. Достал из кармана какую‑то бумагу, прочел, осведомился: — А тебя здесь не обижают?..

— Почти здоров. Вы что‑то не договариваете. Давайте начистоту…

— К сожалению, хорошей новостью не могу порадовать. Тяжелое положение под Оренбургом. Просят прислать подкрепление. Денек еще полежи, а десятого зайди ко мне. Поправляйся, поправляйся…

Для Блюхера эти слова прозвучали иначе: «Вставай, вставай». Если бы не война, можно лежать месяца два–три. Пока не зарубцуются окаянные раны. Ничего не поделаешь. Надо.

Блюхер поднялся. Опираясь на койку, сделал два шага. Пошатнулся. Ноги какие‑то немощные, словно их подменили.

— Больной! Кто разрешил? Ложитесь в постель.

Блюхер присел.

— Виноват, сестрица. Решил подразмяться немножко. Послезавтра на фронт. Принесите‑ка костыли.

— На костылях… в атаку. Хорош вояка!

Утром Блюхер сказал лечащему врачу, что завтра должен быть в областном комиссариате.

— Мне уже докладывали о ваших упражнениях с костылями. Не собираюсь уговаривать. Вы сами себе укорачиваете жизнь. Свалитесь на фронте. Не выполните задания.

Блюхер помолчал. Врач по–своему прав. Эти окаянные болячки могут подкосить в самую трудную минуту. Но надо ехать…

10 мая, опираясь на костыль, Блюхер пришел к военкому. Голощекин обрадовался:

— Воспрянул духом! Спасибо. Мандат ждет. Бери и действуй.

Блюхер прочитал: «Предъявитель сего товарищ Василий Блюхер Уральским областным военным комиссариатом назначается главнокомандующим всеми отрядами, оперирующими под Оренбургом.

Всем начальникам отрядов на означенном фронте предписывается точное и беспрекословное подчинение всем распоряжениям товарища Блюхера» [13] ЦГАСА, ф. 1346, оп. 2, д. 25, л. 111. .

Свернул удостоверение, положил в карман. Выразительно произнес:

— Главнокомандующий без войска!

Голощекин нахмурился:

— Отсюда возьмете Первый Уральский полк Красной Армии. Только что сформировали по новому декрету Совнаркома. Рабочие. Добровольцы.

— А командный состав?

— Кадровые офицеры. Мы с ними заключили договора на шесть месяцев. Кроме Первого Уральского примите здесь екатеринбургский эскадрон, а в Челябинске—рабочий отряд Елькина и батарею. Заверните в Самару. Может быть, еще у Куйбышева возьмете отряд или батарею. Присылайте чаще донесения.

И на следующий день эшелоны двинулись в путь.

В Самаре Блюхер встретился с Куйбышевым. Рассказал о своих былых фронтовых делах, о назначении главнокомандующим, о трудной дороге. Попросил подкрепления. Куйбышев выслушал внимательно, что‑то записал в тетрадке, сказал улыбаясь:

— Главком! Скажи, пожалуйста, главком! Вот тебе и писарь сто второго запасного! А помнишь разговор вот у этого стола в ноябре прошлого года? Как ты тогда оробел!

— Я и сейчас немножко робею, товарищ Валериан. Вам могу сказать все, что думаю. Вы для меня ближе отна родного. Кое–чему я за это время научился. И почитал, и посмотрел, и повоевал. И все‑таки это громкое звание, «главком», меня как‑то давит. Ведь у меня за спиной всего–навсего двухклассная сельско–приходская школа. Все самоучкой беру. А здесь еще раны раскрылись. Гак некстати… И знаете, что меня всегда выручает, как бы приподнимает, это наше партийное надо. Сам Ленин говорит нам — надо! Отступать некуда. Или мы их разобьем, или они нас скрутят. Извините, если что не к месту сказал или лишнее…

— Все вроде к месту. Главная мысль выражена с большой ясностью: надо. Это у всех у нас в крови. И мне бывает трудно, кажется, силы на пределе, и вот тут появляется надо. Словно второе дыхание. И помогает преодолеть слабости, свойственные каждому человеку. Ведь мы не железные. Мы самые обыкновенные люди… А теперь от общего разговора перейдем к конкретным делам. У нас нет отряда, но мы его организуем и пошлем вслед за вами. В предельно короткий срок.

— Спасибо, Валериан Владимирович!

— Это тебе спасибо. И за то, что зашел, и за то, что до всего доходишь самоучкой. Пиши, как и прежде. Обо всем пиши. Как говорил — начистоту.

Куйбышев проводил Блюхера до двери, сильно пожал руку:

— Счастливого пути, Василий Константинович!

И снова стучат колеса, мелькают деревни и города. И снова неприятные разговоры с железнодорожным начальством о первой очереди, о срочной отправке. И когда не помогает мандат главкома, выручает маузер. Стоит только намекнуть. Эшелоны торопятся, эшелоны идут полным ходом до Борской. А здесь хмурый, неразговорчивый начальник станции предупреждает:

— Обложили казачишки линию. Не знаю, проскочите или под откос пустят. Глядите сами. Не мне вас учить, товарищ главнокомандующий.

— Да я не гордый. Поучи, пожалуйста.

— Не моего ума дело.

Блюхер не спеша вернулся в штабной вагон. Развернул карту.

До Оренбурга еще далеко. Фронт, оказывается, ближе, чем думали. Нужно собрать командиров, комиссаров, посоветоваться.

Совещание было коротким. Блюхер рассказал о сигнале начальника станции, изложил свое мнение — надо прорываться к Оренбургу. Попросил высказаться.

Присутствующие молча переглянулись. Прошло несколько тягостных минут.

Молчание злило Блюхера. В чем дело? Ошеломлены новостью или не согласны с выводом?

Встал заместитель командира 1–го Уральского стрелкового полка Павлищев:

— Гражданин главнокомандующий, по–видимому, удручен пассивностью собравшихся. Все объясняется просто. Обсуждать‑то, в сущности, и нечего. Нужен боевой приказ, в котором будут определены исполнители и сроки.