Джордж Крайл - Война Чарли Уилсона

Все шло как по маслу, но тут диктатор, опьяненный алкоголем и видением тысячи головорезов ЦРУ, расправляющихся с его противниками, начал заигрывать с Тиной. Все произошло так быстро, что оба Уилсона не могли поверить собственным глазам. Динора, очень спортивная девушка, занимавшаяся тяжелой атлетикой, растащила танцующих, наорала по-испански на своего любовника, потом сорвала с Сомосы очки и растоптала их.

Можно лишь представить, какие чувства испытывал военный диктатор после такого унижения. Ему было нелегко вернуться к столу. Возможно, его внезапный отказ от предложения Уилсона был продиктован желанием самоутвердиться, но, скорее всего, стороны не сошлись в цене. Сомоса был известным скрягой, и конгрессмен до сих пор помнит, как изменилось его лицо, когда Эд Уилсон сказал, что может спасти диктатора всего лишь за сто миллионов долларов — по сто тысяч на человека. К его немалому разочарованию, Сомоса ответил, что «об этом не может быть и речи», и сразу же сменил тему. Впоследствии Уилсон признал, что мероприятие было проведено «на любительском уровне». Стремясь обелить эту первую неудачную попытку узурпации внешней политики США, он объяснил: «Я хотел сделать что-то полезное, чтобы Ортеги во всем мире получили хороший урок и держались подальше, пока Картер не одумается или пока у нас не появится новый президент».

Вскоре после этой встречи Сомоса утратил поддержку даже в деловых кругах своей страны. Семнадцатого июля 1979 года, когда войска мятежников подошли вплотную к столице, диктатор бежал из Никарагуа. Это было не лучшее время для Уилсона, но несчастья только начинались. Немногим более года спустя Чарли увидел на первой полосе «Вашингтон Пост» фотографию рыдающей Диноры Сэмпсон. Она успела выбраться из пылающих останков белого «мерседеса» Сомосы в Асунсьоне, столице Парагвая — единственной страны, изъявившей желание предоставить убежище бывшему диктатору. Убийцы всадили в него восемьдесят пуль и завершили дело выстрелом из подствольного гранатомета, Вскоре после этого Джек Мэрфи, втянувший Уилсона в никарагуанскую аферу, был пойман на взятке, предложенной ему агентом ФБР в ходе проверочной операции, и отправился в тюрьму. Между тем Эд Уилсон, обвиненный в незаконном сотрудничестве с Каддафи, превратился из охотника в добычу Его настигли на Багамах, осудили и приговорили к пятидесятидвухлетнему заключению, которое он отбывает по сей день.

Сидя в своей камере максимального режима безопасности в Уайт-Дир, штат Пенсильвания, он продолжает настаивать, что всегда действовал по указанию так называемого «внутреннего ЦРУ». Тина Саймоне, подруга конгрессмена, имела все основания бояться за свою жизнь. После дачи показаний против Эда Уилсона она бесследно исчезла в недрах федеральной программы по защите свидетелей. Никарагуанские сандинисты, которых Уилсон собирался остановить, неожиданно превратились в головную боль Рональда Рейгана, практически не скрывавшего якобы секретную кампанию по финансированию «контрас».

Чарли Уилсон остался невредимым, но неудовлетворенным. Он вмешался в ход событий, убежденный в своем бескорыстном желании предотвратить угрозу, которую его страна еще не успела распознать. Он действовал по зову сердца, но явно недостаточно поработал головой. Когда все закончилось, он умудрился выставить себя опасным глупцом. Одним из последствий этой неудачи было вступление Уилсона в живописную пору кризиса среднего возраста: отчаявшийся патриот, убежденный в том, что его страна движется к катастрофе, но больше не уверенный, что он может сыграть роль в ее спасении. На короткое время, вдохновленный мужеством афганских партизан, он вышел из ступора и смог удвоить бюджет ЦРУ для финансирования сопротивления в Афганистане. Но это был всего лишь минутный порыв, а потом он снова погрузился в «самый долгий в истории кризис среднего возраста».

В ретроспективе поражение Сомосы было поворотным моментом для Уилсона, но он лишь позднее осознал позитивный импульс этого события. Он обнаружил, что даже в заведомо проигрышном деле ему хватает воли и влияния, чтобы утереть нос самым высокопоставленным бюрократам. Но самым важным для его будущей афганской кампании было то обстоятельство, что он пересек черту и попробовал силы в проведении собственной зарубежной операции при содействии опального агента ЦРУ, который не боялся нарушать правила.

Гаст Авракотос не учился в Гарварде. Он не имел влиятельных родственников и не проводил летний отпуск в экзотических странах. Он не унаследовал денег, теннисных кортов или хотя бы классической приятной внешности. Он был сыном греческих иммигрантов из Эликиппы, штат Пенсильвания, а ЦРУ просто не заглядывает в такие места для вербовки своих элитных сотрудников. Элекиппа была обычным сталелитейным городком; между тем в Агентстве с самого начала его существования было принято комплектовать тайную службу людьми с хорошей родословной. Британцы выбирали своих лучших шпионов по этому принципу, и основатели ЦРУ приняли за образец британскую модель. Они одевались по-джентльменски. В детстве их высшие чины ходили в привилегированные частные школы, а в юности обзаводились полезными знакомствами в Оксфорде и Кембридже. Они представляли особую касту, столетиями принимавшую участие в шпионских играх, и привыкли считать, что происхождение и образование многое значит.

Во всяком случае, такие легенды ходили о британцах. Вполне естественно, что в 1947 году, когда Конгресс утвердил создание ЦРУ, американцы стали привлекать на секретную службу представителей того же класса. Им в значительной степени удалось пополнить свои ряды отпрысками истэблишмента.

Взять, к примеру, Арчи Рузвельта, внука Теодора Рузвельта. Блестящий выпускник Гротона и Гарварда, типичный гуманитарий со знанием шести языков и здоровой тягой к приключениям, он принадлежал к первому поколению оперативников Агентства. На первый взгляд, он влачил довольно унылое существование в качестве чиновника среднего уровня в иерархии госдепартамента. Но «все» знали, что Арчи работает на ЦРУ, и лишь немногие уклонялись от приглашения на одну из его элегантных вечеринок в Джорджтауне.

В гостях у Рузвельтов всегда возникало ощущение, что находишься одновременно в центре прошлого и настоящего. Дальний родственник Арчи, журналист Стюарт Олсон, любил говорить: «Мужчина не должен покупать мебель; он должен иметь ее». В доме Арчи на стене были развешаны портреты его предков и господствовала патрицианская атмосфера, создаваемая сочетанием старого дерева, восточных ковров, сияющего серебра и добродушных лиц верной прислуги.