Георгий Куманёв - Говорят сталинские наркомы

— Неправильно, что Вас держат в таком положении. Вы могли бы очень многое сделать. Я не хочу перед Вами подхалимничать, мне нет в этом нужды, но Вы могли бы еще делать большие дела.

О своем назначении я узнал из газет. Заместителей наркомов никогда в газетах не объявляли, а тут было напечатано в газетах.

Тимошенко, как нарком обороны, исчез в тот же день — срочно уехал на фронт.

Г. А. Куманев: Что предприняли органы снабжения в первые дни войны?

А. В. Хрулев: Мы ничего не предпринимали недели две. Больше думали над тем, что же нам делать. Ведь наши войска отступали по всей территории и, как говорится, седлали тыл со всеми его запасами. Поэтому в снабжении фактически не нуждались и к тому же почти все время шли по хорошим дорогам. Они не только сами питались, но и бросали очень много.

Когда, например, мы начали отходить на Бологое, у нас было там сосредоточено большое количество складов. Мы не знали, что делать со снарядами, возить нам ничего не надо было, наоборот, надо было вывозить или бросать, что и делалось.

Г. А. Куманев: Нельзя ли Вас попросить немного подробнее охарактеризовать Ставку ВГК и Государственный Комитет Обороны, на заседаниях которых Вам приходилось бывать?

А. В. Хрулев: Государственный Комитет Обороны — это кабинет Сталина. Что служило аппаратом ГКО? Особый сектор ЦК партии, аппарат Совнаркома СССР и аппараты всех наркоматов.

А что такое Ставка? Это Сталин (и ни одного человека в его секретариате), Генеральный штаб (он вызывал к себе с картой начальника Генерального штаба или помощника начальника Генерального штаба) и весь Наркомат обороны. Это и была фактически Ставка.

Вызывает он командующего войсками какого–либо фронта и говорит:

— Мы хотим Вам дать директиву провести такую–то операцию. Что Вам для этого надо?

Тот отвечает:

— Разрешите мне посоветоваться с фронтом, узнать, что там делается.

— Идите в ВЧ.

Вся связь, которая была у Сталина, была ВЧ — один телефон, но все было подчинено ему. Как только сказал, сейчас все выключают и связывают его с тем, кого он хочет вызвать к телефону.

Никаких радиостанций, ни телеграфных станций, ничего не было. Телеграф был у Наркомата связи в Генеральном штабе. В Генштабе имелись и радиостанции. Не было такого положения, что Сталин сидит где–то и может все обозревать. Он все к себе тянул. Сам никуда не ходил. Он приезжает, допустим, в 4 часа дня к себе в кабинет в Кремль и начинает вызывать. У него есть список, кого он вызывает. Раз он приехал, то сразу все члены Государственного Комитета вызываются к нему. Заранее он их не собирал. Он приезжал — и тогда Поскребышев начинал всех обзванивать.

Вы, возможно, представляете себе все это так: вот Сталин открыл заседание, предлагает повестку дня, начинает эту повестку дня обсуждать и т. д. Ничего подобного! Некоторые вопросы он сам ставил, некоторые вопросы у него возникали в процессе обсуждения, и он сразу же вызывал: это Хрулева касается, давайте сюда Хрулева; это

Яковлева касается, давайте сюда Яковлева; это Пересыпкина касается, давайте его сюда. И все давал задания. Кроме того, все члены Государственного Комитета Обороны имели в своем ведении определенные участки работы. Так, Молотов ведал танками, Микоян — делами продовольственного интендантского снабжения, снабжения горючим. И у него был ленд–лиз. Иногда он занимался по отдельным поручениям доставкой снарядов на фронт. Маленков занимался авиацией, Берия — боеприпасами и вооружением. Кроме того, каждый приходил со своими вопросами: я прошу принять такое–то решение по такому–то вопросу.

И в Ставке, и в ГКО никакого бюрократизма не было. Это были исключительно оперативные органы. Руководство концентрировалось в руках Сталина. Обсуждались наиболее важные оперативные вопросы, которые заранее готовились соответствующими членами Ставки или ГКО.

В течение дня принимались десятки решений. Причем не было так, чтобы Государственный Комитет заседал по средам или пятницам, заседания проходили каждый день и в любые часы, после приезда Сталина. Жизнь во всем государственном и военном аппарате была сложная, так что никто не уходил из помещения. Никто не декларировал, что должно быть так, так сложилось.

Стоило А. А. Новикову, командующему Военно — Воздушными Силами, отдать приказ, в котором говорилось: «В связи с тем, что тов. Сталин работает в такие–то часы, приказываю работать в те же часы, на что Верховный отреагировал: мало ли, что я так работаю…»

Сталин, например, мог прийти в четыре часа, а потом в восемь часов. Сегодня он закончил работать в одиннадцать часов вечера, а пришел в восемь часов утра и т. д.

У меня на улице Горького была кремлевская вертушка. Звонит. Берешь трубку:

— Вы почему не спите?

Я говорю:

— Позвольте, Вы звоните, значит Вы считаете, что я не должен спать.

Всегда все люди были на месте. Было организовано так, чтобы они могли быть быстро поставлены в известность.

На заседаниях не было никаких стенограмм, никаких протоколов, никаких технических работников. Правда, позднее Сталин дал указания управделами СНК Я. Е. Чадаеву кое–что записывать и стал приглашать его на заседания.

Сталин подписывал документы, часто не читая — это до тех пор, пока вы себя где–то не скомпрометировали. Все было построено на громадном доверии. Однако стоило ему только (может быть, это чисто национальная черта) убедиться, что этот человек — мошенник, что он обманул, ловчит, судьба такого работника была решена.

Но в результате такого доверия было так, что много на тебя нагромождали обязанностей. Особенно Берия любил — он сотнями тысяч записывал валенки за счет военного ведомства. Если бы сказать Сталину, то он разорвал бы такой документ, и Берия больше ни одного документа не подписал бы у него.

Я давал Сталину тысячи документов на подпись, но готовя эти документы, за каждой буквой следил. У Маленкова и Берия есть какой–то вес, а какой же у меня вес?

Следует также иметь в виду, что, если у вас имелось важное и неотложное дело, можно было прийти в кабинет Сталина и без приглашения. Я так делал неоднократно, и Сталин меня ни разу не выгонял. Да он и никого не выгонял.

Надо было сидеть и слушать. Но когда создавалась какая–то пауза; я обычно говорил:

— У меня есть один вопрос.

— Сидите. (Что означало — этот вопрос он будет рассматривать.)

Однажды я прихожу к Сталину и говорю, что надо выпустить

постановление ГКО, устанавливающее порядок санитарной обработки бойцов, следующих на фронт, в Москве.

— Для чего?

— Поскольку у нас в Поволжье сыпной тиф, надо гарантировать от заноса на фронт эпидемии.