Ганс Шойфлер - Танковые асы вермахта

В 16:00 мы отдельными группами покинули Волково. Казалось, нам сильно повезло, поскольку над долиной реки Зуша повисли густые клочья тумана. Мы не могли разглядеть возвышенности на противоположном берегу реки. А это означало, что парни на той стороне тоже не могли нас видеть. Широко рассредоточившись, мы прокрались к мосту. Переждав артиллерийский залп, мы без потерь пересекли временный мост. Затем заняли приготовленный командный пункт в центре города. Хотя на возвышенности прямо перед нашим носом было полно русской артиллерии, артиллерийский огонь в тот момент был сносный. Но к вечеру началось. Мы находились прямо в середине проложенных наземных линий связи. На нас обрушивался залп за залпом. Мы были счастливы, вернувшись на командный пункт. Когда обрушился шквал огня, мы похватали свои одеяла и спустились в подвал, в пекарню. Сначала спали там хорошо, но, когда внутрь влетело окно вместе с рамой, я мгновенно проснулся. Двери были разбиты; штукатурка сыпалась со стен. Снаряд за снарядом рвались во внутреннем дворе. Разумеется, все наземные линии связи были давно порваны. Мы подготовились искать разрывы, когда полковник фон Заукен приказал нам немного подождать, пока утихнет самый свирепый обстрел. Затем мы устремились во внутренний двор. Что за прелестная картина! Наши машины были изрешечены осколками; шины спущены. Ни одна машина не работала; большая часть радиооборудования разбита. Прямое попадание уничтожило телефонную станцию. Все линии связи шли через нее. У нас не было много времени на все это; нам скоро следовало бежать, поскольку мы уже снова слышали странный отрывистый вой со всех сторон. Казалось, русские запустили в нас все свои боеприпасы! То было фантастическое советское оружие, «сталинские оргбны» («катюши». – Ред. )! Неплохое, заметьте!

Белые как мел, мы сидели в подвале перед коммутатором; это редкость, что наземная линия связи уцелела. Мы едва починили ее, как представление началось опять! Постепенно это начинало действовать на нервы. Всякий раз, как русские видели нас на улицах, фейерверк запускали снова: мииию-ратш, мииию-ратш! А между этими легкими снарядами разрывалось несколько тяжелых, сотрясая наш закуток. Русские стреляли в каждого солдата. Неудивительно, поскольку мы практически прыгали у них перед носом, как на сервировочном блюде. Ремонтники постоянно сновали туда и обратно. Им приходилось перебежками носиться от дома к дому и на брюхе латать перебитые линии связи. Задыхаясь, они с трудом спускались по лестнице, переводили дыхание и затем убегали чинить следующую линию. Радиосвязи тоже не было, поскольку радисты не могли сидеть в своих машинах. Пользоваться можно было лишь оборудованием в бронированных машинах. Чтобы связаться с дивизией, мы сняли рацию с машины и перенесли ее в подвал. Но кабель антенны или саму антенну снова и снова разбивали осколки снарядов. Несмотря на это, переноска рации сняла громадный груз с наших плеч. Нам не надо было выходить, чтобы произвести ремонт, пока у русских не пройдет приступ ярости. Постепенно мы перешли к нормальной работе. Полки и батальоны последовали нашему примеру. Мы настроили второй приемник для них на общую частоту.

18 октября. Только что «Штуки» (Ю-87) поднялись над возвышенностью и сбросили свой бомбовый груз. Их бомбы упали посреди столь ненавистной нам русской артиллерийской позиции. Мы могли видеть бегущих русских невооруженным глазом. Но затем самолеты улетели, и мы остались расплачиваться по счетам. На нас обрушился град огня, словно русские хотели сказать: «Не лезьте! Мы по-прежнему здесь!» Они палили 10 минут из всего, что у них было, а было у них на удивление много стволов. Взрывная волна от разрывов снарядов задула свечи в подвале. В темноте мы услышали со всех сторон крики раненых и заваленных:

– Санитар… санитар!

Я убежден, услышь те чудовищные крики высшие политические руководители, войны стали бы редкостью. Помогли чем могли; эвакуировали раненых и похоронили погибших.

Мы провели так 6 дней, как доисторические люди, живя в сырых холодных пещерах. Забаррикадировали вход во внутренний двор, поскольку тяжелые русские танки продолжали атаковать город. У входа в подвал установили взведенные и готовые к действию противотанковые тарельчатые мины, поскольку они оставались единственным средством, способным справиться с этими тяжелыми монстрами. Наши противотанковые орудия против них были бессильны. Мы окрестили их «армейскими дверными молотками» [42] Автор имеет в виду 37-мм противотанковую пушку, уже давно считавшуюся устаревшей. Принятая на вооружение до войны, она не могла поразить T-34, не говоря уже о КВ-1 и КВ-2, теми танками, которые, скорее всего, имеет в виду автор, когда говорит об атаках «тяжелых» танков. ( Примеч. пер. ) .

Русская артиллерия стреляла настолько точно, что невозможно было отделаться от ощущения, что их наблюдатель находился где-то в городе. Поэтому мы получили приказ проверить все выглядевшие необычно телефонные линии и полевые кабели. В процессе проверки некоторые линии, соединенные с местными наземными линиями связи, были разрушены.

Однажды мы попытались протопить наш подвал, поскольку холод пронизывал буквально до костей. Немедленно разразился ад. Русские накрыли наш дом таким сильным артиллерийским огнем, что одно это погасило огонь. После этого днем мы ничего не предпринимали, топили только ночью и очень сухими дровами, чтобы не видно было ни дымка. В светлое время суток ни одной машины на улицах города не появлялось. Только ночью «разносчики» пайков осмеливались перейти мост. Мы разогревали содержимое консервных банок в походных кухнях. В Мценске ничего съедобного не было.

Постепенно в нашей каморке стало неуютно. В темноте скреблись крысы и мыши; сверчки стрекотали день и ночь, а по нашим одеялам ползали жуки всех мыслимых видов.

Кто-то нашел патефон с одной-единственной пластинкой. Из громадного жестяного раструба в будни и по выходным монотонным пронзительным гулом разносилось: «I came from Alabama across the large pond…» Мы выучили наизусть каждую царапину на пластинке, но, несмотря на это, продолжали ее ставить, пока ее звуки не тонули в еще более ужасном завывании артиллерийских снарядов и тявканье пулеметов. Ничего другого нам не оставалось, как только сидеть здесь и слушать звуки, доносящиеся снаружи.

Соседний дом, где располагались саперы, накануне загорелся. Чтобы предотвратить распространение огня, его пришлось взорвать. В результате у нас вылетели все уцелевшие оконные стекла. С этого момента ни проблеска света в нашем крысятнике мы не видели [43] Вероятно, в домах были ставни, которые закрывались для защиты от непогоды. ( Примеч. пер. ) .