Алексей Рындин - Где не было тыла

От причала 35‑й батареи предполагалась эвакуация на Большую землю. Успеем ли? Это беспокоило всех. И я, и врачи, и раненые знали, что дальше отступать некуда…

Берег, заваленный каменными глыбами, имел множество скалистых выступов и небольших заливов. Теперь он казался надежным убежищем от налетов авиации и артиллерийских обстрелов.

Здесь же скопились медсанбаты других соединений, госпитали, раненые, доставленные прямо с передовой. Все ждали эвакуации. Но море было пустынно — ни военного корабля, ни буксира, ни самого захудалого баркаса.

А вот и тяжелое нагромождение под маскировочной сеткой 35‑й береговой батареи. Орудия сейчас молчат. В поле зрения — ни вражеских кораблей в море, ни пехоты на земле.

На первый взгляд батарея безмолвствует. Но в ее бункерах — многоэтажных подземных сооружениях — склады боеприпасов, пищеблок, жилые казематы. Команда настроена по–боевому. Здесь расположен резервный командный пункт СОРа [4] Севастопольский оборонительный район. (Прим. авт.). . Здесь принимаются меры сдерживания противника, функционирует связь с Большой землей. Сюда беспрерывно поступают сведения от командиров частей и боевых групп, отсюда идут приказы и указания, поддерживается радиосвязь с кораблями флота, со Ставкой, представителем Государственного Комитета Обороны в Краснодаре. Здесь с трепетом и волнением ожидаются обнадеживающие указания о помощи с Большой земли, отсюда летят в эфир настойчивые просьбы о вывозе оставшихся защитников Севастополя…

В 5 часов утра над берегом пролетела «рама» — вражеский разведывательный самолет «Фокке–Вульф‑187», и вскоре над берегом появились вражеские истребители. На измученных от бессонницы, с ввалившимися глазами лицах раненых застыла тревога. Многих душила обида от сознания бессилия и невозможности воздать врагу по заслугам.

Здесь во всю остроту встала еще одна проблема: на побережье не было пресной воды. Я с трудом добрался к плескавшейся между камнями воде, чтобы утолить жажду. Видел, как другие раненые черпали ее ладонями, судорожно глотали, затем выплевывали соленую горечь и… снова приникали к ней высохшими губами.

— Товарищ комиссар, — переступая через носилки с ранеными и улыбаясь, ко мне шел мой связной Николай Мохов. За ним следовал старший лейтенант Федор Мороз.

— Мы со вчерашнего дня ищем вас… и вот! — радуется Мохов.

— Откуда вы взялись? — спрашиваю однополчан.

Мохов, очевидно не ожидавший такого вопроса, молча посмотрел на меня.

— Начштаба майор Шейкин приказал найти вас…

— А где сейчас полк?

— Вел бои на Сапун–горе… Мало людей осталось, товарищ комиссар, совсем мало.

— А где твои врачи, санитары? — озираясь по сторонам, спросил Мороз.

— Не знаю… Где–то здесь.

Двадцатичетырехлетний Николай Мохов–старшина второй статьи из морской пехоты с самых Мекензиевых Гор неустанно делил со мной все тяготы фронта. Ф. А. Мороза я знал еще до войны. Он мой земляк, участник гражданской войны. В Краснодаре был заведующим одним из отделений госбанка. Я смотрел на грязные бинты на его седеющей голове и видел в голубых ласковых глазах немой вопрос: «Что делать?» Но спросил у земляка о другом:

— Федя, как ты сюда попал?

— Подразделение наше под городом растрепали, правда, и фрицев немало положили, но мы отошли… А больных направили на Херсонес… Вот я и здесь — не очень весело ответил мой земляк, ни слова не сказав, почему у него на голове окровавленная повязка.

Пока мы беседовали с Федором, Мохов принес полбутылки теплой воды. Трудно было догадаться, где он достал ее, ведь в районе 35‑й батареи никаких источников не было.

— Пейте, а к вечеру достанем еще и еды. Попили? — довольным тоном продолжал он с какой–то хитринкой в глазах, — а теперь вам на закусочку еще одно «блюдо». — Он вытащил из кармана аккуратно сложенную газету и подал мне: — Читайте. Статья о вас!

На развороте листа бросились в глаза две колонки с заголовком: «Сила примера коммуниста» [5] См.: «Красный боецв, газета 25‑й стр.дивизии. 1942, 27 мар та, № 38. . Статья с некоторыми подробностями описывала боевые эпизоды взятия высоты 157,5. Внизу статьи стояла подпись: И. Маслов.

— Кто такой Маслов? — спросил я Николая.

— Не знаю, товарищ комиссар, кто–то из политотдела приходил в полк, беседовал с бойцами…

— Какие еще новости в полку? — обратился я к Николаю.

Мохов смахнул пепел с сигареты, посмотрел на Мороза, как бы советуясь:

— Новости? Майор Субботин возвратился в полк, вылечился… Онилову представили к званию Героя Советского Союза, убит комроты Соляник…

Я не дослушал Николая — в голове пронеслись и перемешались мысли: радостные — о награде Ониловой, печальные — о смерти Соляника. Последнее сообщение особенно расстроило меня: я как наяву видел перед собой розовощекого, жизнерадостного, с пухлыми губами Соляника. В памяти возникли все, кого уже не было в живых: Беда, Паскудин, оружейный мастер полка лейтенант Гагуля, Онилова, Коваль… Я отгонял мысль о том, что еще ждет защитников Севастополя до конца сегодняшнего дня, завтра… Прижатые к этому маленькому кусочку берега, мы жили надеждой на подкрепление, на ответный удар по врагу…

Я смотрел на загорелую широкую грудь старшины, лихо выбивавшуюся из–под бескозырки черную прядь волос, улыбающиеся с мальчишечьим задором глаза и немного позавидовал ему: здоровый, красивый — впереди не жизнь, а сплошное радостное счастье…

— Николай, после войны что будешь делать?

— В морское училище пойдет и… до седых волос, — поторопился ответить за друга Мороз.

— Нет, моряков и без меня хватит. Пойду учиться на художника.

Я вопросительно посмотрел в глаза старшины.

— Знаете, хочется изобразить развалины Севастополя, горы трупов, взрывы снарядов, пламя и дым над городом, падающие самолеты и как… мы брали высоту 157,5…

— Как же это ты на одной картине уместишь? — нетерпеливо заметил Мороз.

— Так не в одной…

— Значит, решил? Но что–то картины у тебя получаются какие–то мрачные, — заметил я.

— Товарищ комиссар, я так и хочу — мрачные и страшные, чтоб люди боялись войны и не затевали ее.

Беседа была прервана — все подняли головы: со стороны моря «рама» вела прямо на нас пикировщиков.

— Ложитесь! — вдруг крикнул Мохов и свалился на меня.

В ту же секунду раздались взрывы и на нас посыпался каменный дождь. Мороз, стряхивая пыль с гимнастерки, будто ничего не случилось, заметил:

— Опять выпачкался. И до каких пор ходить грязным? А что, комиссар, может, освежимся? Вода теплая.

Предложение было заманчивым. Вода привлекала не столько своей теплотой, сколько прохладой.

— Отмочите повязки морской водой, — посоветовал Мохов. — Вода йодистая, раны быстро заживут.