Юрий Безелянский - Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты

После постановки «Танкреда» Джоаккино Россини в белосельском особняке поэт и писатель Николай Павлов восторгался:

«Звучный Рим» на Тверской создавали помимо самой Волконской Михаил Глинка, блистательная пианистка Мария Шимановская, итальянские певцы и другие знаменитости.

Весело было отмечено 39-летие Зинаиды Волконской. Вяземский, Баратынский, Шевырев, Павлов и Киреевский сочинили куплеты:

День рождения Зинаиды Волконской отмечали в начале зимы, а в ее конце, уже в 1829 году, под давлением многих обстоятельств (отношение правительства, тайная связь с иезуитами, пошатнувшееся здоровье) княгиня Волконская с 17-летним сыном Александром и его учителем Степаном Шевыревым (поэт и филолог Шевырев готовит юношу к поступлению в университет) уезжают в Италию. Там, в Италии, Зинаида Волконская найдет свой окончательный приют. В Россию она приедет лишь дважды – в 1836 и 1840 годах – и то ненадолго.

Итак, Москва осталась позади. Николай Павлов писал:

Но и Москва оставила неизгладимый след в душе Зинаиды Волконской. Уже из Италии она писала Шевыреву: «...Россия, Москва, вы все братья, родные братья, живы в моем сердце и в моих молитвах...»

Таким образом, московский период жизни и деятельности Зинаиды Волконской закончился в январе 1829 года. Вот как оценивала его значение одна из первых исследовательниц жизни Волконской М. Гаррис: «Зинаида Волконская, не оставившая по себе заметного вещественного следа ни в литературе, ни в науке, тем не менее сыграла очень важную роль в истории нашего умственного и художественного развития, с одной стороны, объединяя разобщенные силы отдельных умственных ячеек в одно целое, с другой – популяризируя и прививая в широких кругах тогдашнего московского общества интерес к вопросам высшего порядка, сближая в своем салоне ученых, писателей, художников с той средой, которая прежде стояла от них в стороне, и то, что не удавалось другим, удалось ей, потому что она – знатная и богатая аристократка – могла в значительной степени диктовать законы московскому свету».

Остается добавить, что салон Волконской значительно укрепил и развил польско-русские, французско-русские и итальянско-русские литературные и музыкальные связи. Она во многом проложила первую дорогу, а уж потом по ней ухарски и с помпой проехал другой замечательный культуртрегер – Сергей Дягилев.

По дороге в Италию Зинаида Волконская и ее спутники заезжают в Веймар к Гете. Великий олимпиец воздает должное талантливой русской княгине. А далее – итальянский сапожок.

Италия – это осознанный выбор или некая случайность? В письме к Петру Вяземскому Зинаида Волконская пишет: «Эта страна, где я прожила четыре года, стала моей второй родиной: здесь у меня есть настоящие друзья, встретившие меня с радостью, которой мне никогда не оценить в достаточной мере. Сегодня мне нанесла визит одна дама, которая проделала 40 километров для того, чтобы ненадолго увидеть меня. Все мне любезно в Риме – искусства, памятники, воздух, воспоминания».

Итальянец Пьетро Каццола пишет:

«Тогда Зинаида сняла в аренду старинный дворец, выходивший одним фасадом на виа ди Монте Брианцо, а другим – к Тибру, поскольку она не желала находиться в «гетто англичан», как обычно называли площадь Испании. Влюбленная в Рим, она искала саму душу города с его величественной древностью, вдохновлявшей художников и писателей из дальних стран, начиная с немца Гектора Розмера Франца с его полными жизни акварелями «Исчезнувшего Рима» и кончая русским Николаем Гоголем, удивительно описавшим в повести «Рим» «три эпохи» Города и Гений Италии, что веет над ней в веках.

В этом лабиринте молчаливых улочек, среди древних дворцов и современных лавок парикмахеров и шляпников, еще можно найти остерию, распахивавшую свою дверь перед праздными слугами господских домов; или торговцев лимонами и фруктами, превращавших свои лавчонки в благоухающие беседки; или торговца жареной рыбой, выставлявшего свой товар, украшенный лаврами; или колбасника, который на Пасху причудливо оформлял витрину статуэтками из свиного сала, казавшимися сделанными из алебастра, а по вечерам подсвечивал свой «гастрономический храм» фонариками.

Итак, таким был квартал, в котором на протяжении долгих лет жила Зинаида Волконская, недалеко от достопримечательной «Гостиницы Медведь», принимавшей Монтеня и, может быть, Данте, – и от дома Рафаэля, где урбинец рисовал Форнарину».

А теперь позволим себе привести выдержку из воспоминаний князя Сергея Волконского:

«Рим в течение четырех поколений осенял собой нашу семью; сейчас осеняет и пятое.

В первой четверти прошлого столетия поселилась в Риме невестка моего дяди-декабриста, княгиня Зинаида Александровна Волконская, рожденная княжна Белосельская-Белозерская. Я ее не видел, она умерла до моего рождения, но имя тетки Зинаиды одно из самых дальних детских воспоминаний. Чем-то удивительно ласкающим звучит это имя, и что-то улыбающееся излучается из него. Улыбка Зинаиды Волконской живет не в одной только семье; она освещает собой первую половину русского девятнадцатого столетия во всех проявлениях художественной жизни. Музыка, живопись, литература, театр – все было ей близко, ко всему она прикоснулась, и если не ко всему с одинаковой силой творчества, то во все вносила одинаковую искренность своей природы и всегда неослабно горячее отношение к людям. Самые высокие имена ее времени сливают свои лучи с лучами ее имени: Пушкин, Гоголь, Мицкевич, Веневитинов, Брюллов, Бруни, Россини. Она умела принять, обласкать человека, поставить его в ту обстановку – нравственную, физическую, общественную, – которая была нужна для его работы, для его вдохновения...

В Риме она согрела тяжелые дни больного, хмурого Гоголя. Во дворце Поли, ныне не существующем, чтобы прийти ему на помощь, она устроила литературный вечер: Гоголь читал «Ревизора». Билеты были по тому времени дорогие – 20 франков, сбор был полный, но, увы, Гоголь оказался ужасно плохим чтецом. После первого действия половина слушателей покинула зал. С каждым действием публика редела, и только благодаря обвораживающей убедительности княгини Зинаиды удалось задержать небольшой круг самых близких и сплотить их вокруг угрюмого чтеца. Так кончилось неудачное выступление Гоголя. В Рим же повезла она Шевырева, предложив ему быть воспитателем ее сына Александра, и тем спасла его от болезни. Люди искусства любили Зинаиду, чувствовали свое родство с той, которую Пушкин назвал «царица муз и красоты». Не забуду рассказа княгини Марии Аполлинариевны Барятинской, рожденной Бутеневой, о том, как на вилле Волконской однажды она была свидетельницей встречи княгини Зинаиды с только что приехавшим в Рим Брюлловым. Они долго не видались, и встреча их была таким взрывом радости, таким слиянием общих интересов, иных, высших и более специальных, чем у других, что сразу присутствующие почувствовали, что они отходят на второй план и что они только случайные, посторонние зрители другой жизни...»