Наталья Богатырёва - «В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников.

Отразился в книге и романтический порыв «за туманом и за запахом тайги». Молодые искренне верили, что дело чести выпускника педвуза – ехать туда, где условия жизни суровы: в Сибирь, на Дальний Восток, на Сахалин. Визбор пишет, обращаясь к Аде Якушевой: «В этот малюсенький и вместе с тем необозримо-громаднейший отрезок времени ты поймёшь то, что не понять за пятьсот лет жизни в 6-м Ростовском переулке. Только в разлуке, хотя бы и с городом, ты научишься ценить, что не ценила, любить то, мимо чего проходила, думать о том, что раньше не привлекало твоего внимания. Только в селе ты поймешь Толстого и Пушкина, только под лесным небом придут мысли и строчки, глубокие и яркие. Мой совет – ехать, хотя бы за судьбой… Мы же такие молодые, черт нас возьми! Нам еще так рано болеть меркантильностью… ». [15]

Ю. Визбор, скрупулезно фиксируя страшноватые подчас подробности армейского быта, все-таки оставался «комсомольцем-добровольцем», находя в службе изрядную долю романтики (радист, слушающий ночью в эфире джаз или восхищающийся разговорами «за жизнь» радистов с рыболовецких судов). Застенчивая студентка А. Якушева, к которой её мудрый старший друг относился снисходительно, оказалась гораздо более идеологически независимой. И сквозь нежный любовный лепет нет-нет и прорвется хлёсткая ирония или блеснёт вдруг точная зарисовка. «Насчёт «больших народных страстей» я знаю только то, что в столице им не дают особо бушевать. У нас необыкновенно сильна и всеподавляюща администрация. Думать – запрещается. Это хорошо выразил директор института. Он сказал, что за нас думает партия. Люди боятся возмущаться, потому что все они зависимы. Кто по месту работы, кто по месту учёбы. Самые отчаянные обязательно пострадают». Вот где настоящее инакомыслие! Сколько сдержанного сарказма в её описании, например, заседания кружка марксизма-ленинизма.

Визбор тоже демонстрирует политическую неблагонадежность, осуждая всеобщую фестивальную эйфорию: «Завтра у вас в Москве открывается фестиваль. Блажен, кто верует. Меня, откровенно говоря, не очень-то тянет обмениваться сувенирами и автографами на московских мостовых. Я равнодушен к напудренной и надушенной столице нашей, подмалевавшей щёки румянами… Город мой люблю в тишине переулков, в грохоте работающих улиц, в разноцветных огнях квартир-многоэтажек» . [16]

Но при этом они оставались истинными детьми своего времени, взращенными на плакатах «Мы за мир». Сегодня это вызовет улыбку: Ада Якушева пишет, как ходила протестовать против политики Израиля к израильскому посольству, «а вернувшись домой, заревела… Не смейся, но я, кажется, начинаю бороться за мир!»

В публикации писем сознательно отсутствует датировка. Это сделано для того, чтобы избежать протокольности. И хотя это затруднит работу литературоведов и критиков, изучающих творческий путь героев книги, но зато переписка приобрела характер целостного художественного произведения.

А. Якушева, кроме всего прочего, прекрасный журналист. Двадцать лет она проработала на радиостанции «Юность». Ездила по командировкам: Сибирь, Дальний Восток, Курилы, Камчатка, Сахалин… С любовью вспоминала в книге «Если б ты знал…» про людей, с которыми сводила ее «Юность». Кому, как не ей, пристало вести передачи о бардах «Песня, гитара и я». А ещё она вела передачу по письмам радиослушателей, которая называлась «Здравствуй, товарищ!» А. Якушева сохранила несколько папок с этими письмами, летопись, как она говорит, целого поколения.

Если бы А. Якушева поставила такую цель, она стала бы блестящим публицистом. Её статьи о специфике авторской песни, публиковавшиеся в середине 60-х гг., выглядят так, будто они написаны сегодня. Всё актуально и никакой юношеской запальчивости, сентиментальных всхлипов. Великолепный материал для диссертации об авторской песне.

А. Якушева говорила: «В институте я начала вести дневник, который открывался такой мыслью, что и жизнь моя, и любовь моя, и всё, что в жизни положено человеку, будет связано с этим необыкновенно прекрасным зданием на Пироговке. Так оно и вышло в дальнейшем…» [17]

Юрий Визбор (1934–1984 гг.), бард, поэт, сценарист, журналист, артист. Окончил МГПИ в 1955 г.

О Юрии Иосифовиче Визборе написано столько, что нет смысла говорить здесь об этапах его биографии и анализировать пласты его многогранного творчества. Ограничусь отдельными замечаниями его однокашников.

Б. Вахнюк рассказывал, как он пел в присутствии Ю. Гагарина визборовского «Серёгу Санина». И Гагарин заплакал. А потом рассказал, что у него был друг, который вот так же «не дотянул до посадочных огней». «Как же ваш Визбор всё угадал!»

Ю. Ряшенцев делился воспоминаниями: «Я очень хорошо помню: 1 сентября, институт. В аудиторию вбегает чемпионка МГПИ по гимнастике Валя Давыдова: «Девочки, там такой хорошенький мальчик на первый курс пришёл!» Девочки с визгом устремляются смотреть на «хорошенького мальчика». Это был Юра. В институте он был вовсе не таким, каким его принято изображать. Это был человек очень застенчивый, легко теряющийся, уступающий при жёстком давлении. Но он хотел стать хэмингуэевским героем – и он им стал. Благодаря стихам, благодаря борьбе со смертью, благодаря поразительному мужеству, с которым он ушёл. То, как Визбор выстроил свою жизнь, достойно восхищения. Мы довольно быстро познакомились, потому что у нас каждый человек, игравший в волейбол, был на счету. Я был 4-м номером, капитаном факультетской, а потом институтской команды, а Визбор стал играть 3-м, давать мне пас… Много-много позже, ночью на заправочной станции Веня Смехов сказал мне: «С Юркой плохо. Рак». Уезжая на лето из Москвы, я позвонил ему и услышал: «А у меня, старик, знаешь, гепатит. Так что я надолго. Ты приедешь – я в Москве буду. Увидимся». Нет, уже не увиделись… Хэмингуэй нашёл бы в нём достойного героя.

Юра Визбор приносил мне стихи и просил посмотреть. Я говорил: «Юрка, честно говоря, мне не очень нравится это стихотворение. Но мне очень нравится строчка: «Лежит твоя отзвеневшая шпора». Он краснел и говорил: «Вообще-то это Тихонова строчка. Я брал строчку из Тихонова, которая мне нравилась, и развивал её». И всё, что он развивал, пока было мимо. И так было много раз.