Моисей Вассергольц - Расскажи мне…

Сейчас я точно не помню в каком году, но, приблизительно, в 1958–1959, когда я работал зав. магазином у Савеловского вокзала от ОРСа Северной железной дороги, он пришел ко мне на работу.

Тогда я узнал, что он вместе с Ройфманом Борисом хотят открыть от Краснопресненского психоневро диспансера трикотажное производство.

Бориса Ройфмана и его двоюродного брата Петю Ордера я немного знал, так как получал у них нижний трикотаж в мастерской, где они работали, и которая находилась в Вешняках.

Я очень удивился, что Саша переходит в трикотажное производство, в котором ничего не понимает. Но он объяснил, что руководить будет Борис, а он заниматься снабжением и сбытом. Через некоторое время после этой встречи он заехал за мной, и мы поехали в мастерские.

Кабинет Бориса находился в помещении поликлиники, а мастерские в здании рядом.

Работали в мастерских люди, состоявшие на учете в диспансере. Раньше эти мастерские выпускали коробочки и конверты, но производство было убыточно, и его прикрыли.

Главный врач поликлиники – доктор медицинских наук – Иванова разработала систему трудотерапии и добивалась открытия мастерских, но средств для их открытия Министерство здравоохранения не давало.

Она очень обрадовалась, когда Борис предложил ей открыть мастерские без всяких средств, и дала свое согласие.

Борис знал все ходы в трикотажном производстве, поэтому ему удалось получить станки и сырье для производства.

Как я потом узнал, он истратил около двухсот тысяч (здесь и далее указаны суммы до денежной реформы 1961 года) на открытие мастерских.

Саша привез меня к Борису, чтобы договориться об изготовлении и сбыте продукции.

В те годы самым ходовым товаром были китайские пуховые платочки стоимостью в 100 рублей, и мы решили, что для начала они будут изготовлять шерстяные косынки с начесом, а я буду их реализовывать, т. е. продавать через магазин и ларьки, находящиеся у гостиниц ВДНХа. Если я не смогу реализовывать всю продукцию, выпускаемую ими, то они, с моего согласия, возьмут для этих целей еще одного или двух.

Первые образцы их продукции мне понравились, но окрашены они были в блеклые тона, и я сказал, что сбыт будет слабым. Тогда они нашли красильщика, который еще до революции занимался крашением. Этот старик знал тайны покраски шерстяных изделий, и окрашенные им платки имели сочную, яркую и ровную покраску.

Так как рабочие мастерских были психически неполноценны, и для того, чтобы не было претензий от покупателей, было решено выпускать продукцию только третьего сорта.

Так началась наша совместная деятельность.

Выпускаемые ими косынки шли нарасхват, и первое время вся продукция реализовывалась через меня, даже тогда, когда они стали выпускать вместе с косынками платки типа китайских.

Производство налаживалось, и выпуск готовой продукции увеличился намного.

Я не буду описывать подробности, но постепенно для реализации всей своей продукции, они вовлекли много людей, работающих в разных концах Москвы.

Я постепенно отходил от них и встречался все реже и реже, но что у них делалось, приблизительно знал, так как с Сашей иногда встречались, и он мне рассказывал.

Нужно еще сказать (это сыграло большую роль в нашем деле), Саша познакомился с генералом – начальником ОБХСС г. Москвы, и Борис совсем отпустил тормоза. Я еще вернусь к этому, но пока хочу рассказать о другом.

В 1961 году у Саши Шакермана случилось большое горе – умерла жена.

Он похоронил ее на Востряковском кладбище и поставил памятник стоимостью в шестьсот тысяч рублей. Это – бюст из белого мрамора.

Он очень горевал о своей жене, но ему не было еще и сорока лет. И вот в это время за него взялась теща. Она боялась, что Саша снова женится.

У нее было две дочери, одна – Сашина жена, а другая была замужем в г. Одессе и так же, как сестра, имела дочку.

Вот теща и решила, чтобы ее дочка из Одессы развелась с мужем, а Саша на ней женился, и тогда, как она говорила, обе ее внучки будут счастливы, а богатство останется в семье.

Саша поехал в Одессу, встретился с мужем свояченицы и объяснил ему ситуацию и решение тещи.

Я уже писал, что боялся связываться с одесситами, и что о них шла нехорошая слава. Они ради денег готовы на любую подлость.

Муж Сашиной свояченицы был настоящий одессит и, решив на этом деле «заработать», запросил с него один миллион отступного.

Саша был тоже одессит и давал только половину требуемого. Не договорившись, Саша уехал обратно в Москву.

Но теща продолжала действовать и написала своей дочери, чтобы она с ребенком приехала в Москву.

Получив от матери письмо, дочь выбрала момент, когда муж был на работе, забрала ребенка и поехала в Москву, к матери.

Ее муж, придя с работы и не найдя жену и дочку, понял все, и через несколько дней тоже приехал в Москву.

Он и Саша были оба одесситы, и, когда он попросил Сашу отдать ему деньги, хотя бы те, что тот ему предлагал, то Саша сказал: «Она сама легла ко мне в постель. За что же тебе платить?». Обиженный муж уехал в Одессу и написал в ОБХСС о кое-каких Сашиных «делах», о которых он немного знал. Но ОБХСС ни Саша, ни Борис не боялись.

В это же время случилось другое дело.

Борис с Сашей отпускали свою продукцию в магазин на Каланчевской улице, а от завмага эта продукция попадала в ларек на Казанском вокзале, который работал от этого магазина.

Продавщица этого ларька «зарабатывала» очень хорошо, но решила, кроме основного заработка, получаемого от магазина, заняться своим бизнесом.

Так как пропускная способность была большая, а покупатели, в основном, приезжие, то она, получая мужские носки по цене 1 руб. 20 коп. и 90 коп., срывала с дешевых носков ярлычки и продавала все по одной цене – 1 руб. 20 коп.

В ОБХСС вокзала пришла бандероль с носками, у которых продавщица просмотрела и не сорвала ярлычок; а также с показаниями в каком ларьке и по какой цене были куплены эти носки.

Когда работники ОБХСС пришли в ларек с проверкой, они обнаружили и продукцию Бориса в большем количестве, чем числилось по документам. Продавщицу арестовали, но обещали отпустить, если она расскажет все, что знает о махинациях, проделываемых в магазине.

К сожалению, она знала всю цепочку и все выложила.

Как ни странно, но ее отпустили, и, в дальнейшем, она была только свидетелем.

Просто так закрыть дело было невозможно, слишком многим оно стало известно, но Бориса предупредили, и он успел подготовиться.

Бориса арестовали, но никаких улик против него не было, в мастерских и в бухгалтерии был полный порядок.

К нему в Бутырскую тюрьму, где он содержался, пришел работник ОБХСС и предупредил его, чтобы он был спокоен, что скоро будет суд, но за отсутствием доказательств его отпустят.