Анна Анна - Ай да Пушкин… Музы о поэте

Прожив несколько времени в Дерпте, в Риге, в Пскове, я возвратилась в Полтавскую губернию, к моим родителям. В течение 6 лет я не видела Пушкина, но от многих слышала про него, как про славного поэта, и с жадностью читала: «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Разбойники» и 1-ю главу «Онегина» [11] Первое издание «Кавказского пленника» вышло в Петербурге в конце августа или начале сентября 1822 года, с портретом Пушкина, гравированным Е. Гейтманом. Первое издание «Бахчисарайского фонтана» – в Москве 10 марта 1824 года. «Братья разбойники» впервые появились в альманахе А. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева «Полярная звезда» на 1825 год, отдельным изданием вышли в 1827 году. Первая глава «Евгения Онегина» вышла в Петербурге 18 февраля 1825 года. , которые доставлял мне сосед наш Аркадий Гаврилович Родзянко, милый поэт, умный, любезный и весьма симпатичный человек. Он был в дружеских отношениях с Пушкиным и имел счастие принимать его у себя в деревне Полтавской губернии, Хорольского уезда. Пушкин, возвращаясь с Кавказа, прискакал к нему с ближайшей станции, верхом, без седла, на почтовой лошади, в хомуте… [12] Родзянко Аркадий Гаврилович (1793–1846) – автор лирических стихов и сатир, в большинстве не опубликованных. В 1818–1819 годах, служа в Петербурге в лейб-гвардии Егерском полку, был близок к декабристским кругам, состоял членом литературно-политического общества «Зеленая лампа». По-видимому, здесь он познакомился с Пушкиным, и между ними установились приятельские отношения. В 1821 году Родзянко вышел в отставку и поселился в своем богатом имении Родзянки Хорольского уезда Полтавской губернии, недалеко от Лубен, где жила у родных А. П. Керн. На протяжении 20-х годов Родзянко поддерживал сношения с Пушкиным, обмениваясь письмами и поэтическими посланиями, несмотря на то, что Пушкин был крайне возмущен выпадом Родзянко против него в сатире «Два века» (см. его письмо А. А. Бестужеву 13 июня 1823 г.). О посещении Пушкиным Родзянко в его имении при «возвращении с Кавказа» нет никаких сведений, кроме сообщения Керн.

Во время пребывания моего в Полтавской губернии я постоянно переписывалась с двоюродною сестрою моею, Анною Николаевною Вульф, жившею у матери своей в Тригорском, Псковской губернии, Опочецкого уезда, близ деревни Пушкина Михайловского.

Она часто бывала в доме Пушкина [13], говорила с ним обо мне и потом сообщала мне в своих письмах различные его фразы; так, в одном из них она писала: «Vous avez produit une vive impression sur Pouchkine а votre rencontre, chez Olenine; il dit partout: elle йtait trop brillante» [14]. В одном из ее писем Пушкин приписал сбоку, из Байрона: «Une image qui a passй devant nous, que nous avons vue et que nous ne reverrons jamais» [15]. Когда же он узнал, что я видаюсь с Родзянко, то переслал через меня к нему письмо, в котором были расспросы обо мне и стихи:

Далее в том же письме он говорит: «Ты написал «Кохлачку, Баратынский Чухонку, я Цыганку, что скажет Аполлон?» и проч. и проч. [16], дальше не помню, неверно цитировать не хочу. После этого мне с Родзянко вздумалось полюбезничать с Пушкиным, и мы вместе написали ему шуточное послание в стихах. Родзянко в нем упоминал о моем отъезде из Малороссии и о несправедливости намеков Пушкина на любовь ко мне. Послание наше было очень длинно, но я помню только последний стих:

Ответом на это послание были следующие стихи, отданные мне Пушкиным [17], когда я через месяц после этого встретилась с ним в Тригорском.

Вот они:

Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его, и это желание исполнилось во время пребывания моего в доме тетки моей, в Тригорском, в 1825 г. [18]в июне месяце. Вот как это было. Мы сидели за обедом и смеялись над привычкою одного г-на Рокотова [19], повторяющего беспрестанно: «Pardonnez ma franchise» и «Je tiens beaucoup а votre opinion» [20]. Как вдруг вошел Пушкин с большой, толстой палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол; он обедал у себя, гораздо раньше, и ел очень мало. Приходил он всегда с большими дворовыми собаками, chien-loop [21]. Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться; он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен, – и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту. Раз он был так нелюбезен, что сам в этом сознался сестре, говоря: «Ai-je йtй assez vulgaire aujoud’hui!» [22]Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его… Так, один раз мы восхищались его тихою радостью, когда он получил от какого-то помещика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольствием и повторял: «Charmant! Charmant!» [23]Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи. В одном из таких настроений он, собравши нас в кружок, рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров [24]. Эту сказку с его же слов записал некто Титов и поместил, кажется, в Подснежнике. Пушкин был невыразимо мил, когда задавал себе тему угощать и занимать общество. Однажды с этою целью явился он в Тригорское с своею большою черною книгою, на полях которой были начерчены ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих «Цыган» [25]. Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу!.. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих «Цыганах»: